Двукратный олимпийский чемпион, шестикратный чемпион мира и Европы, член Зала славы Международной федерации хоккея Борис Майоров, которому 11 февраля исполнится 85 лет, в интервью рассказал, как в молодости чуть не закончил спортивную карьеру, почему не стал футболистом и что ему нужно для хорошей рыбалки.
— После первого сезона в хоккейном "Спартаке" вы намеревались завершить карьеру, поскольку места в составе вам не находилось. Насколько вы вообще были близки к тому, чтобы расстаться со спортом?
— Я карьеру почти завершил по одной простой причине. В команду я попал в феврале 1956 года из хоккея с мячом, в который я играл в "Спартаке" с 14 до 18 лет. И кому я ни скажу, что клюшку для игры с шайбой взял в руки только в 18 лет, все удивлялись, но это было действительно так. Нас с моим другом по жизни Димой Китаевым взяли из команды по хоккею с мячом в "шайбу". А летом главный тренер "Спартака" взял "варягов" (так называли игроков, пришедших в "Спартак" из других клубов) из других команд — тех, которые не могли уже играть в основе "Крыльев Советов", "Динамо", — и нам просто не хватило места в основном составе. Мы тогда были молодыми, хотя и я, и Китаев заканчивали сезон-1955/56 в основе на только что открывшемся катке в Сокольниках. Это был единственный в стране каток с искусственным льдом, с трибунами для проведения соревнований по хоккею с шайбой, открывшийся в середине марта 1956 года.
Мы бросили хоккей, я совершенно спокойно учился, у меня был второй курс института, как и у Китаева. Команда же стала валиться, и руководство городского совета "Спартака" приняло решение ее омолодить, освободить от части ветеранов и буквально заставило [Анатолия] Сеглина (главный тренер "Спартака" в 1955–1958 годах) вернуть нас. Это был конец октября. А так я сентябрь-октябрь ходил в институт, с хоккеем было завязано.
— Не успели потерять хоккейные навыки?
— Нет, я же молодой. Потом, если что-то потерял, это быстро восстанавливается.
— Раз вы упомянули про хоккей с мячом, то почему выбрали тогда именно хоккей с шайбой?
— Я и не выбирал. Я начал заниматься хоккеем (с мячом) с 1952 года, мы туда пришли втроем: я, брат и Дима Китаев. Это было нормальным. Дело в том, что еще один наш приятель уже играл в "Спартаке", он нас порекомендовал и уговорил прийти в хоккей с мячом.
Мы начали тренироваться, брату места не нашлось в составе, потому что это была вторая юношеская команда из игроков 1937–38 годов рождения. Я играл левого крайнего, брату же настолько хотелось быть в команде, что он попросился играть вратарем, и два года он играл им в хоккее с мячом. Как-то под Новый год газета "Советский спорт", с которой я сотрудничал, попросила меня подготовить вопросы для викторины. И я задал вопрос, кто из олимпийских чемпионов 1964 года начинал карьеру вратарем в хоккее с мячом. Конечно, это никто не отгадал. (Смеется.) А через два года, уже играя в первой юношеской команде, брат наотрез отказался играть в воротах. В этом возрасте вратаря подобрать очень сложно, поэтому ему угрожали, говорили, что выгонят, он нигде не сможет играть. Но он добился своего, и мы с ним начали играть в поле.
У "Спартака" была хорошая команда мастеров по хоккею с мячом, она очень часто была третьим призером чемпионатов страны. Первые два места разыгрывали Свердловск (ныне — Екатеринбург) и московское "Динамо", потом появился и ЦСКА. В той команде мастеров играл Женька Папугин, замечательный центральный нападающий, который потом играл в московском "Динамо", знаменитый вратарь, многократный чемпион мира Анатолий Мельников.
Потом МГС (Московский городской совет) "Спартак" ликвидировал команду мастеров, решив сосредоточиться на "шайбе", которая приобретала популярность. Мы же считались перспективными игроками, и нам с Китаевым в феврале 1956 года предложили попробовать себя в хоккее с шайбой сразу в команде мастеров.
— Тогда вообще было довольно сложно играть, тренироваться и одновременно учиться на дневном отделении, из-за этого у вашего брата были споры с Анатолием Тарасовым. Как вам удавалось совмещать хоккей с учебой?
— Ну не только у него были споры с Тарасовым, я тоже отказывался ездить на матчи. В декабре обычно "Спартак" выезжал на игры в Новосибирск, Челябинск, Свердловск, Горький (ныне — Нижний Новгород), иногда Пермь захватывали. Это надо было выезжать на две недели, прилетали самолетом, а оттуда по городам поездом. А декабрь — это же зачетная сессия в институте. Я Сеглину говорил, что не поеду, так как, если зачет не сдам, меня к экзаменам не допустят. Он мне в ответ — я с тебя зарплату сниму. Я говорю — снимайте. И он снимал, но я оставался, сдавал зачеты, экзамены. Как-то удавалось совмещать.
Честно говоря, когда я учился на пятом курсе, был уже известным спортсменом, в сборной играл, руководство института шло мне навстречу. Последнюю сессию перед дипломом, за исключением военного дела, мне разрешили сдавать тогда, когда я смогу. А военное дело — это особая статья. Вроде это и в рамках института, но институт им не управлял, и военное дело меня просили сдать вовремя. Это нужно было сделать для того, чтобы получить звание лейтенанта запаса. И военное дело я сдал, а потом досдавал даже после чемпионата мира, кажется, в марте 1961 года последнюю сессию.
— Много ли было хоккеистов у вас в командах, которые так принципиально относились к учебе, как и вы?
— Да кроме нас с братом и [Вячеславом] Старшиновым никто в институте не учился. В других командах, я знаю, в "Локомотиве", учились в Институте инженеров транспорта, еще где-то. А в ЦСКА было заочное образование.
— Как раз в 1961 году вы окончили МАТИ (Московский институт инженеров гражданского воздушного флота им. К.Э. Циолковского) по специальности "инженер-технолог по авиационным приборам и автоматам". Пригодились ли вам эти знания в дальнейшем?
— Нет. Больше того скажу, я по природе не технарь. Лучше бы я окончил что-нибудь другое, например иняз. Язык у меня был подвешен.
— Вы родились с разницей меньше чем месяц с Владимиром Высоцким, которому 25 января исполнилось бы 85 лет. Общались ли вы с ним, учитывая, что Высоцкий выступал и перед хоккеистами?
— К сожалению, с Высоцким мы близко не общались. Естественно, я его знал заочно, интересовался его творчеством, особенно музыкальным. Близко я с ним столкнулся только один раз — в 1976 году. Тогда наша сборная, а я был одним из ее тренеров, прилетела в Монреаль на Кубок Канады, и мы столкнулись в отеле с Высоцким и Мариной Влади (жена Высоцкого). Мы попросили его выступить перед командой, он извинился, сказал, что у него времени совершенно нет. Это был единственный раз, когда я таким образом сталкивался с ним.
— Что лучше всего на льду получалось у вас, а что — у вашего брата и в чем вы находите уникальность вашей с ним и Старшиновым тройки — одной из лучших в советском хоккее?
— Наверное, оценивать нашу тройку нужно не мне самому, а специалистам, которые видели нас в деле. С моей точки зрения, она была сыгранной, с взаимными претензиями братьев друг к другу. Вячеслав Иванович тогда в сторонке стоял, а мы с братом могли и поругаться, как это было на чемпионате мира 1961 года, когда на лавке чуть не подрались. Из-за чего, уже не помню, но брат всегда обижался, вы, мол, со мной всегда мало играете.
При всем величии Вячеслава Ивановича могу сказать откровенно — с точки зрения техники его игра оставляла желать лучшего. Дело в том, что он праворукий, а Женька играл справа и ему неудобно было отдавать пас в этом направлении. В мою сторону это было делать легче, с удобной руки. Я тоже праворукий, и мне с левого края отдавать направо на 30 м тоже неудобно было. Если только развернуться, но кто же мне даст время. Поэтому брат и обижался всегда, говорил — вы вдвоем со мной не играете.
Что касается понимания игры и взаимодействия, то наша тройка с этой точки зрения смотрелась, наверное, потому что мы результат давали и в клубе, и в сборной. С моей точки зрения, Женька был тонким игроком, вовремя мог сделать хорошую передачу, у него была достаточно хорошая скорость. Может быть, в единоборствах он был не так устойчив, как Вячеслав Иванович. А у Старшинова была нацеленность на ворота, он нам так и говорил: все, что мне попадает у ворот, — у меня, и не просите. Я как-то не обращал на это внимания, когда мы играли вместе. Прошло немало лет, и я считаю, что в этом плане он свою игру обеднял. Потому что он многое терял в комбинационной игре, интеллектуальной составляющей.
— Вы сами принимали ли те методы, которые использовал на тренировках Тарасов, учитывая разговоры про его якобы чрезмерные нагрузки?
— Все было по-разному. Ругать меня особо не за что было — я всегда был дисциплинированным игроком. Меня судьба уберегла от выпивки по одной простой причине: мне просто некогда было выпивать. Я с тренировки бежал в институт, и наоборот. А когда я закончил институт, то мне уже 23 года было, вроде пить ни к чему, и я к этому так и не пристрастился.
Про нагрузки от Тарасова же порой преувеличивают — нормальные абсолютно нагрузки. Правда, минут за десять он мог тебя ухайдакать так, что не хотелось ничего делать, особенно когда ты готовишься с помощью разминки к тренировке. Ты просто мог задыхаться, он требовал встать, подпрыгнуть, а Саша Рагулин (защитник ЦСКА и сборной СССР) только садится и прыгать не думает. Я его спрашиваю, Саш, ты чего, а он в ответ посылает его и говорит, что если все будет делать, то умрет.
Но я все же не замечал, что нагрузки были какие-то непереносимые. Нормальные тренировки, а потом, это же не клуб, не период подготовки к сезону. Это середина сезона, когда все в физическом плане в порядке.
— Николай Старостин (начальник футбольной команды "Спартака" в то время) когда-то сожалел, что вы не продолжили играть в футбол, поскольку, по его словам, вы могли стать хорошим игроком.
— Я опять возвращаюсь к тому, что поздно начал играть, в том числе и в футбол на высоком уровне. Это был 1955 год, мы выиграли Кубок Москвы среди дворовых команд, играя за Большую Оленью улицу в Сокольниках. И в газете "Московская правда" об этом была маленькая заметка, где и про нас с братом написали. А я же родился в Сокольниках рядом с Ширяевым полем, летом пропадали там целыми днями. Я прихожу на стадион, и Владимир Александрович Степанов, знаменитый футболист "Спартака" довоенных времен, тогда руководитель футбольно-хоккейной секции при МГС "Спартак", прочитал и говорит — вы там где-то играете, давайте приходите к нам, попробуйте. Ну Женька не пошел, а я пришел на тренировки, которые были по вторникам и четвергам.
Тренер там второй юношеской команды был тоже известный человек — Константин Матвеевич Рязанцев, игравший в довоенные и послевоенные годы в полузащите в паре с [Олегом] Тимаковым. Я провел одну тренировку, Рязанцев и Степанов стоят и говорят — в воскресенье играем на Ширяевке, приходи на игру.
— На какой позиции вы играли?
— В юношах я играл левого полусреднего. Что удивительно, я не был тогда скоростным игроком. Я побежал, наверное, лет в 20 что в футболе, что в хоккее. В футболе я был очень быстрым, техничным, технику приобрел в играх во дворе. В хоккее она мне не помогла — это два разных вида. В 1958 году тренером команды мастеров был Николай Алексеевич Гуляев. Я смотрел как-то тренировку команды мастеров, и он мне говорит — давай попробуем. Я отвечаю — когда мне: зимой играю в хоккей, учусь в институте. В 1961 году я защитился, упала гора с плеч, сказал сам себе — дай я попробую. Сказал об этом Владимиру Александровичу Степанову, тот позвонил то ли [Никите] Симоняну, то ли Старостину, Николай Тимофеевич Дементьев был тогда тренером дубля. Сказал мне — дубль играет в Тарасовке с ереванским "Спартаком", подъезжай туда.
Я приехал, меня выпустили на второй тайм, я забил гол, выиграли 5:1, как сейчас помню. И после игры подхожу, стоят Дементьев, Старостин и Симонян. Я спрашиваю у них, когда мне приезжать на тренировки дубля, а Симонян отвечает — приезжай на тренировку к основному составу. Таким образом я оказался в основе после одного тайма. (Смеется.)
Я отыграл матчи в основном составе с "Пахтакором" (Ташкент) и "Кайратом" (Алма-Ата), приезжаю на очередную тренировку. Мне Симонян говорит, что тут в спорткомитете СССР скандал из-за меня: мол, как так получилось, что игрок сборной СССР по хоккею выступает и в футбольной команде. И говорит — давай выбирай, если выберешь футбол, мы за тебя будем бороться. Я подумал-подумал: в хоккее я в сборной играю, что получится в футболе? Есть одно но: те два матча в составе "Спартака" я сыграл практически с листа. Закончился чемпионат мира по хоккею, и я два месяца делал диплом, никаких тренировок не было, ни разу по мячу не ударил, был полностью растренирован. И на свежачка, что бывает довольно часто, человека может хватить на один, максимум на два матча. Так со мной и случилось: первый матч у меня с "Пахтакором" был лучше, чем с "Кайратом".
В августе же хоккейная команда жила в Тарасовке, готовилась к чемпионату страны. Я уже был в порядке, физически готов, мы недели три жили в Тарасовке. И меня тренеры спартаковского дубля попросили сыграть за их команду против ленинградского "Адмиралтейца", так как у них не было народу. Я отыграл два тайма, сделал пенальти. И в раздевалку заходит Старостин, посмотрел на меня и говорит — ну и дурак ты, связался с хоккеем. (Смеется.) Конечно, он на меня не обижался, и с Симоняном у нас до сих пор прекрасные отношения. Встречаемся редко, конечно.
— Слышали ли вы, как на тех футбольных матчах с вашим участием болельщики кричали: "Боря, шайбу!", и, как рассказывал Николай Озеров, отсюда родилось скандирование "Шайбу, шайбу!"?
— Это версия Николая Николаевича, и я на этот вопрос уже устал отвечать. Пусть будет все так, как есть на бумаге.
— Игравший с вами в тройке Старшинов провел один матч на Суперсерии 1972 года. Рассказывал ли он потом об играх с теми канадцами из Национальной хоккейной лиги? Не показалось ли вам, что скорости в матчах этой серии несколько другие?
— Во-первых, Вячеслав Иванович никогда не делился впечатлениями, он не такой человек, у него все при себе. Потом, какие могут быть скорости? Первую половину серии я не видел, поскольку был тренером второй сборной команды и у нас был какой-то турнир в Швеции. Видел вторую половину серии в Москве, и говорить о каких-то бешеных скоростях не стоит. Как была хорошая скорость у [Валерия] Харламова, так она и осталась. Или у того же [Евгения] Зимина. А [Фил] Эспозито никогда особенно не бежал — вся его работа была на пятачке перед воротами, он таким и остался.
— Насколько сильно вы были разочарованы тем, что на первом для вас чемпионате мира в 1961 году выиграли только бронзовые медали несмотря на то, что тогда вы стали лучшим бомбардиром турнира и вошли в его символическую сборную?
— Дело в том, что сама обстановка для нас, молодых, была необычной. Все-таки это чемпионат мира, и мы раньше понаслышке об этом знали — поехала ли команда, в такой-то стране турнир, у нас такой-то состав — и газетные отчеты. Только в 1963 году был первый чемпионат мира, который показывали у нас по телевизору из Стокгольма. А до этого только открывал газету, читал спортивных журналистов: [Юрий] Ваньят написал одно, [Лев] Лебедев из "Правды" — другое.
Комментировали по радио в 1961 году Озеров и [Вадим] Синявский. Синявский нам байки про войну рассказывал, а у нас группа молодых была: со мной трое — [Владимир] Юрзинов, [Виктор] Цыплаков, вратарь Володя Чинов. Мы иногда собирались, Синявского спрашивали, война лет 15 только как закончилась. Ветераны у нас в команде, кто выступал с 1955–56 года на чемпионатах мира, по-другому турнир воспринимали. Потом, игры были через день, никаких тренировок между играми не было. И что делали — зайдешь в комнату к ветеранам, сидят [Николай] Сологубов, [Иван] Трегубов, [Генрих] Сидоренков и кто-то четвертый, играют в преферанс.
С другой стороны, это все же чемпионат мира, мы выходим и играем со шведами, и это не товарищеская игра, в ней надо обязательно выиграть. Да, я там очень прилично выглядел. Большой досады от того, что не стал чемпионом, не было. Досада была больше от того, что не выиграли второе место: проиграли чехословакам, а также считали, что канадцы не такие сильные. Хотя команда была хорошей — за канадцев играла команда "Трейл Смоук Итерс", победительница Кубка Аллана. Произвела тогда хорошее впечатление.
— Как вы становились капитаном в "Спартаке" и сборной?
— Как назначали в "Спартаке", а это было аж в 1959 году, сейчас уже не помню. В сборной были выборы игроков, я дважды через них проходил, меня выбирали, хотя было полно армейцев. В 1965 году меня убрали из капитанов — я с точки зрения спортивной общественности провинился после того, как меня в футбольном матче на "Торпедо" среди первых команд удалили с поля. И в еженедельнике "Футбол" была заметка, мол, безобразие, игрок сборной и т.д., недостойно ведет себя. У нас же в советские времена воспитанием все занимались. Из капитанов меня убрали на один сезон, а в 1966 году — снова собрание в сборной, и опять команда выбрала меня капитаном. (Смеется.)
— С Александром Сергеевичем Якушевым вы до сих пор не общаетесь?
— Нет. И никаких попыток сближения не предвидится. Честно говоря, я и не знаю, по какой причине он перестал со мной разговаривать.
— Вы говорили давно, что он обиделся на вас, когда вы привели в "Спартак" в бытность президентом клуба Владимира Шадрина в тренерский штаб.
— А это мое дело, кого я привожу в команду. Да, он великий игрок, но как такое может быть, когда я спускаюсь посмотреть, как команда тренируется, и Саша стоит, облокотившись на клюшку в центре поля, а покойный Саша Баринев, его помощник, на макете объясняет? Прихожу в следующий раз — опять такая же картина. А перед этим, когда я уходил из Федерации хоккея при [Александре] Стеблине, в последнюю поездку в качестве менеджера сборной мы прилетели на турнир в Прагу. Прихожу на тренировку сборной, где Якушев был также главным тренером, он так же в центре поля стоит, а Билялетдинов рассказывает, как надо играть. И я в "Спартаке" решил, что команда безыдейная. А Володька Шадрин — большая умница в жизни и игре, замечательно читал игру. Я не знал, что они между собой не разговаривают, понятия не имел. Это был 1999 год, а они вместе играли в 60-х и 70-х годах.
Я взял Шадрина, говорю, давайте поработайте вместе, а он при всех наотрез отказался. Мы пришли в раздевалку Шадрина его уже представлять, а Якушев сказал, что работать с ним не будет. Я просто обалдел. Но поскольку я Володю откуда-то вытащил, предложил ему пойти в замы ко мне.
Кроме этого, весной команда играла в первой лиге и не смогла выйти в высшую лигу второй год подряд. У меня был попечительский совет, и тогда Якушева назначили главным тренером сборной. Я Стеблину говорю, мол, что ты делаешь. Он отвечает — ну кого тогда, пусть работает. В результате 11-е место на чемпионате мира в Питере.
Я Якушева вызвал на попечительский совет, чтобы он отчитался о работе за сезон, рассказал о планах. Мы тогда Уфу дома не смогли обыграть в решающем матче, а это тогда не ахти команда была. Он не приходит, и я решаю его убрать. Звонили ему, его жене, предупреждали, чтобы он приехал. Председателем совета был тогда префект Восточного округа, я у него спрашивал, что делать будем. Он в ответ, решай сам, и я решил убрать его из "Спартака". Причем мне звонил Стеблин, говорил — Саныч, не убирай его пока, пускай он сначала чемпионат мира отыграет. Я ему в ответ — сейчас идет комплектование команды, чемпионат мира закончится через месяц, ты, что, хочешь, чтобы я остался у разбитого корыта? Я этого не хочу, поэтому сейчас объявлю, что Якушев не будет работать. Вот с тех пор мы с ним и не разговариваем.
— Чем вы гордитесь за время вашей работы в "Спартаке" в качестве главного тренера, президента клуба?
— В качестве президента клуба я сумел его сохранить в тяжелейшие времена — это конец 90-х — начало нулевых. Нашел не ахти какое, но все же финансирование с помощью [Валерия] Шанцева (вице-мэр Москвы с 1996 по 2005 год).
— Это тогда в клуб пришел Игорь Шабдурасулов (президент Фонда поддержки "Спартака" и владелец клуба с 1999 по 2007 год)?
— Да. Он мне один раз сказал — тебе надо уйти с телевидения. Я в ответ — почему? У меня там работа вечером, я никому не мешаю, почти ничего не пропускаю. Второй раз он мне сказал, я отказался уйти с телевидения. Недавно вспоминал, что с Шанцевым этот вопрос я обсуждал и сказал Шабдурасулову, что могу уйти в любую минуту, мне есть куда уйти. Потом он мне сказал, что встречался с Шанцевым, разговор был и обо мне, дали на обдумывание две недели, как поступить. Я сказал, ради бога. Прошло две недели, Шанцев дал добро на то, чтобы я ушел. Разговор был в субботу, прихожу на работу в понедельник, открываю газету, и там такая разгромная статья по поводу меня.
У "Спартака" была база, построенная в 1984 году на средства ВЦСПС (Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов) специально для клуба. Председателем ВЦСПС был жуткий болельщик команды [Алексей] Шибаев, он построил базу для хоккеистов на Оленьих прудах в Сокольниках в пяти минутах езды до катка, где команда тренировалась. Приходит ко мне Шабдурасулов, говорит, база устарела, все обито дерматином, надо ее отремонтировать, хотя я возражал, что недавно ее построили. Он говорит, что надо подыскать пока новое место для тренировок команды. Я нашел место под Москвой, но это неудобно, поскольку перед игрой надо ехать на раскатку, а потом второй раз на игру. Я согласился.
Как я уже сказал, непростым было дело сохранить в тот период "Спартак". Но удалось вернуть команду в высшую лигу. Назначали главным тренером [Николая] Соловьева. Мне тогда сказали, что Майоров рискует, назначив тренера с периферии. Но он грамотный специалист, правда, характера на длительном отрезке не хватало. Работал потом в "Югре", еще где-то, а сейчас сошел с орбиты.
— Когда вы впервые увидели в "Спартаке" Илью Ковальчука?
— Я вернулся из Финляндии в 1996 году, пришел в Сокольники на арену. Играла как раз команда 1983 года рождения, и один из тренеров говорит — тут есть один замечательный мальчик. Я спросил, под каким номером. Это оказался парень под девятым номером — Ковальчук. Я немного обижен на него. Дело в том, что у него было несколько возможностей отдать дань клубу, который его воспитал. Это был и локаут, и какие-то перерывы в НХЛ, и он всегда предпочитал играть то в Питере, то в Казани. А он обещал, что сыграет в "Спартаке". Больше того, и он, и его мать обещали мне, что, пока не пройдет все ступени развития, он не уедет.
Он уже был в команде мастеров, которая поехала на сбор в Финляндию, на олимпийской базе недалеко от Оулу. Ковальчуку дали место в команде, вернулись со сборов, я сижу в кабинете. Он заходит и говорит — Борис Александрович, я уезжаю, вчера подписал контракт. Я ему — Илья, как же так? Во-первых, ты обещал, во-вторых, мы с тобой готовили звено к началу чемпионата. Я очень был на него обижен, но сейчас ничего, здороваемся.
— Вы много хорошего рассказывали о том, как вам работалось в Финляндии с Теему Селянне. Были ли там еще какие-либо хоккеисты, которые при вас раскрылись?
— У меня было несколько человек, которые очень хорошо котировались. Напарник Селянне левый крайний Кейо Саалинойя — очень неплохой, пробовал себя в НХЛ, но не получилось. Еще один, менее яркий по финскому чемпионату, Антти Терманен — тот, наоборот, отыграл в "Оттаве" несколько сезонов. Он был слабее Саалинойя, но в НХЛ сумел себя проявить. Вратарь Маркус Кеттерер, но у него в НХЛ судьба не задалась. Он два-три года там побыл и вернулся в "Йокерит". Очень закомплексован он был — для него кроме хоккея ничего не существовало, он жизни вокруг не видел.
Еще очень хороший чех у меня был — [Отакар] Янецки. Хороший центрфорвард, был как раз в этой тройке с Селянне и Саалинойя. Мощный, выносливый, техничный, хорош в борьбе, умница. Так вообще неплохие у меня были игроки, я по-доброму их всех вспоминаю. Может, им не хватало мастерства, но они все бились за "Йокерит", ну, может, и частично за меня. (Улыбается.)
В прошлом или позапрошлом году "Йокерит" приглашал меня на ретроматч, посвященный какой-то годовщине. Я ездил, видел многих тех игроков. Пара игроков были из 70-х годов, когда я работал там впервые. Один из них подходит ко мне, представительный мужик в красивом костюме. Потом вспомнил его — 50 лет прошло, были такими пацанами, а сейчас взрослые люди. А в прошлом году в январе-феврале меня приглашали тоже на ретроматч, посвященный победе 1992 года. Я уже собрался ехать, и в последний момент мне звонят, говорят, Борис, все отменяется из-за коронавируса. А сейчас у меня загранпаспорта нет.
— Тогда вам было понятно, что Селянне может доиграть до 43 лет?
— Я над этим не задумывался, но здоровья у него, конечно, хватало, а также профессионального подхода к делу. Редчайшее явление — человек абсолютно не пил. Очень выносливый, быстрый, техничный, на партнеров играл с удовольствием, поэтому я не удивлен, что его включили в число лучших игроков НХЛ за 100 лет. И парень без гонора.
— В инязе вы же учили английский язык. Как сумели заговорить на финском?
— Перед Олимпиадой-1980 мне предложили пройти двухгодичные курсы в инязе с зимней и весенней сессиями, выпускным экзаменом, занятия два раза в неделю. Это все устраивал спорткомитет. Я прошел предварительное собеседование вместе с двумя моими сотрудниками из спорткомитета. Через два месяца двое благополучно отсеялись, бросили, а я продолжал заниматься. А на второй год меня назначили начальником управления хоккея, я стал пропускать много занятий, но все-таки закончил. Какие-то тематики я совсем не ухватил. Например, связанную с политикой — если кто-то из-за границы приезжает, где его резиденция, как шли переговоры и так далее. Но я сдал экзамены, у меня есть диплом, и я скажу, что это дало мне очень многое. Я совершенно спокойно разговаривал на английском со всеми, в том числе и с [Джоном] Зиглером (президент НХЛ в 1977–1992 годах), [Аланом] Иглсоном (первый исполнительный директор Ассоциации игроков НХЛ) без проблем.
В языке самое главное — это понять логику этого языка, в каждом языке есть закономерности. Единственное, 15 финских падежей запомнить невозможно, а у нас их шесть. Там все строится на окончаниях. Вот когда это поймешь, уже легче. В первый раз, когда я туда приехал, у меня была хорошая знакомая русского происхождения Ирина, она родилась в Финляндии. Родителей ее вывезли в Финляндию в 1918 году, отец ее Борис Борисович работал у меня переводчиком с 1974 по 1976 год.
Ирина с прекрасным знанием русского языка, никакого акцента у нее не было, дала мне два или три урока. Я спрашиваю ее, как дальше, а она мне — Борис Александрович, тебе не надо, ты сам справишься, вот тебе учебник. Вот я и сам. А второй раз я уже нахрапом. В Тампере же я уже работал без переводчика.
Шероховатостей хватало, что очевидно. Но у меня было два случая. Один раз я как-то сказал, что у меня переводчика нет. Ребята в ответ говорят — Борис (с ударением на первый слог), мы тебя понимаем, не надо переводчика. А второй раз захандрил отец Ирины, я подумал — надо найти переводчика. Пошел в лес за грибами, там встретил мужика, который оказался русским. Он пенсионер, я ему предложил поработать. Он пришел, поработал один раз, второй, третий. Потом ребята ко мне подходят и говорят — Борис, не надо, лучше мы с тобой. Я спрашиваю, мол, а в чем дело. Они отвечают, что это такое: он нам говорит бросок — "хейто". Так это в баскетболе так бросок называется, а в хоккее это "лоукаус". (Смеется.) Я от этого мужика отказался.
— Что вы ждете от подарков на юбилей?
— Ничего я не жду, у меня все есть. Иногда что-то выходит из строя. Например, в "Спартаке" спросили, что мне подарить. Я сказал так — у меня конец чуть ли не всем рыболовным катушкам, подарите мне катушку мощностью 2,5 тыс. Вт или 3 тыс. Вт. На 2,5 тыс. я могу бросать блесну весом максимум 20–25 г, 3 тыс. позволяют бросать 30-граммовую блесну.
— И давно вы рыбачите?
— Рыбаком я стал в Финляндии, пристрастили меня к этому делу посольские и торгпредские люди, брали на лодку. Со своим бывшим помощником по "Спартаку" во второй половине 80-х годов Валерием Павловичем Чекалкиным несколько раз выезжали под Астрахань, был я там раза три-четыре на комфортабельной базе. Сейчас уже нет, дорога тяжелая.
— Тот регион ассоциируется ведь больше с осетровыми.
— Нет-нет. Мы, как правило, выезжали во второй декаде сентября на щуку, окуня, судака, сазана, сома. Причем там лодка с егерем. Валерий Павлович ездит без меня — он на десять лет моложе. У него дача под Ступино, я к нему еду туда, ночуем, потом выезжаем. Ночевка одна — или в Волгограде, или по дороге. Очень тяжелая дорога, я в последний раз сказал — больше так не поеду, лучше на самолете. Но не летал еще ни разу. Потом, еще возраст. Мне тут от своей дачи ехать 20 минут на машине до водохранилища, где мое место. Через 20 минут я на месте. Отрыбачил, вещи в машину погрузил и через 20 минут дома.
Рустам Шарафутдинов
