15 апреля исполнилось бы 82 года знаменитому спартаковцу Геннадию Логофету.
Без пятен на биографии
Геннадию Логофету исполнилось бы всего 82.
Товарищ из спартаковского Telegram-канала перечисляет: «418 матчей за «Спартак» — чуть-чуть не дотянул до рекорда Игоря Нетто. Закончил в 1975-м, хотя еще мог поиграть. Зато, как говорил сам, «на мне вылета 1976 года нет».
Все это очень впечатляет. Я пытаюсь представить, что такое 400 матчей за «Спартак», — и ужасаюсь, представляя первый день Логофета без этой команды. Как он уходил? Как собирал вещи в Тарасовке? Как закрывал дверь? Как смотрел в последний раз в окошко на эту вот водонапорную башню, помнящую царя Гороха — стоящую и поныне?
Я думаю: а каким был бы «Спартак» в 76-м, играй в этой команде Логофет? Что-то изменилось бы?
Сразу вспоминаю рассказы главного тренера той команды Анатолия Крутикова — и думаю: пожалуй, хорошо, что не было в том «Спартаке» Логофета. Тот состав не вытащил бы никто. Был же вторым тренером легендарный Галимзян Хусаинов, оставался действующим футболистом Евгений Ловчев. Разве помогло?
Логофет остался легендой без пятен на биографии. Оно и к лучшему.
My Way
Некоторые интервью выветриваются из памяти настолько, что натыкаюсь годы спустя, читаю будто свежее. Надо ж, думаю, какие любопытные факты. Кто брал? Глазам не верю — я!
Ни встречу, ни текст не помню. Никакого кокетства, сам поражаюсь. Перепроверяю — все-таки я.
Эти странные истории стали повторяться так часто, что готов уверовать в совсем странное.
Однажды сидели разговаривали с бывшим банкиром Сергеем Козловым, хозяином мини-футбольной «Дины». Думаю — до чего ж интересный человек. А какой накачанный в свои-то немаленькие годы!
— Тогда я дал большое интервью, — вспоминал что-то давнее Козлов. — В котором многое рассказал. Не всем понравилась моя откровенность. А интервью у меня брал... Знаете кто?
Козлов посмотрел в упор.
Ни я, ни Саша Кружков понятия не имели. Пожали плечами. Так кто же? Может, Познер? Или Фил Донахью? К чему эта пауза, значительность в голосе?
— Юрий Голышак, — произнес спокойно, уверенно Козлов.
Я оторопел. Поклясться был готов — встречаемся впервые. Но, но... Может, все-таки... Нет! Не может быть!
Эта история так и осталась для меня загадкой. Что это было — раздвоение личности? Провалы в памяти? Тогда хотелось бы узнать у кого — у меня или банкира Козлова?
К чему я все это говорю? А вот к чему. Геннадий Олегович Логофет 13 лет как на Донском кладбище. Но каждое интервью с ним я помню до мелочей.
Я помню интонации. Усмешку в глазах. Помню, как удивлялся отточенности в жестах: всякую сигарету барственный Логофет дотягивал не до фильтра, а до того мгновения, когда вот еще чуть-чуть — и опалит прекрасные усы. Нет, паленым не потянуло ни разу.
Я помню, как он закидывал ногу на ногу и поглядывал на новый корпус спартаковской базы. На другой корпус, откуда увозили когда-то в тюрьму Эдуарда Стрельцова и его друга Юрия Севидова, старался не глядеть. Предполагаю, что осмысленно.
В ту пору Логофет ненадолго стал помощником Романцева. Снова вернулся в Тарасовку. Мне показалось, блаженствовал от такого поворота.
Обаяние Логофета не передать словами. Как бы я здесь ни пыжился, подбирая прилагательные, — донести не смогу. Логофет походил на американского киноактера из 50-х.
Логофет рассказывал — а мне казалось, фоном едва слышно звучит My Way.
Логофет бархатно рокотал — и осенний ветерок играл с этими переливами слов, унося куда-то к берегам Клязьмы.
В ту пору я только бросил курить, но посидел бы с Логофетом чуть дольше — снова бы начал. Так красиво, так вкусно у него это выходило.
В нашем футболе довольно много обаятельных людей. Помню, как девушка-фотограф щелкала не старого еще Вячеслава Колоскова, пока мы вели беседы.
Когда уходили, шепнула мне:
— В него невозможно не влюбиться.
Но среди обаятельных нашего футбола Логофет, пожалуй, был чемпионом.
«Паблисити не то...»
Логофет запросто переходил то на английский, то на итальянский. Но так, что я все-все понимал.
Эти вкрапления годы спустя замечательно передаст Евгений Ловчев — припоминая для меня случай из 72-го года.
— Как узнали, что стали футболистом номер один? — спрашивал я. Предполагая, что не в программе «Время» такие новости объявляли.
— Еще в 69-м году после чемпионства Симонян меня в Кисловодск отправил. Санаторий Орджоникидзе считался лучшим в стране. Я в этот город влюбился — до сих пор каждый год туда езжу! А в 72-м говорю прямо там Генке Логофету: «Наверное, меня признают лучшим футболистом». — «Да нет». — «Почему?» — «Паблисити не то...» Я до сих пор смысла этого слова не знаю.
— Когда выяснилось — то паблисити?
— Когда 30 декабря пришли с проходной: «Евгений, вас к телефону» — я уже все понял. Сообщил Валера Винокуров.
— Что вам дали за это? Вазу?
— Даже вазы не было. Грамоту, подписанную Львом Филатовым. Тогдашним главным редактором «Футбола». Все!
«Паблисити не то» — очень хорошо представляю, как выговаривал это Логофет.
«Брат Андрей дымил как паровоз и бегал как лошадь!»
На любой расспрос у Логофета отыскивалась история.
Я смотрел, как он прикуривает новую и новую сигарету. Ну и спросил:
— Наверное, не вчера курить начали? Еще игроком смолили?
— Хм! — усмехнулся Логофет. — Как-то Старостин меня после бани с сигаретами застукал. Закуриваю, он сзади за руку: «Ага!» Все, думаю, теперь путь в состав мне заказан. А он — ничего. Говорит: «За правый край спокоен, там Логофет кашлянет — два кубометра дыма, не сунется никто!» Потом тренер дубля Дементьев на собрании: «Рейнгольд с Логофетом курят. Это вместо того, чтобы мастерство повышать». Старостин сидел-сидел — и вдруг: «Фигня! Мой брат Андрей дымил как паровоз и бегал как лошадь!» Вопрос закрыт. Только Симонян просил в комнате не курить, выходить на улицу. «Мальборо» сначала из-за границы привозили, потом в «Березке» стали доставать.
«Бесков рукой махнул: все равно не поймешь...»
Я выспрашивал у Логофета о людях, которых очень хорошо себе представлял. О которых написаны книжки. Бывшие футболисты о них рассказывали разное — но те рассказы укладывались в одну колею. Не оспаривая все сказанное раньше — лишь дополняя.
Логофет вдруг добавлял что-то такое, что взгляд мой меняло. На Бескова, например. На все его успехи.
Что, казалось бы, нового можно сказать о Бескове?
— Это особенный человек. Сравнить не с кем, — произносил Логофет. — Ни у кого больше не встречал такого, чтоб игроки постоянно выходили как на последнюю игру в жизни... Не представляю, как Константин Иванович этого добивался!
— Так спросили бы, — простодушно подначил я.
— Я и спросил, — Логофет чиркнул спичкой, выпустил целое облако дыма в небо над Тарасовкой. — А Бесков только рукой махнул: все равно не поймешь...
Логофет замолчал, я тоже.
— Так ему благодарен! — слышу вдруг. — Бесков меня в институт заставил поступить — родители к нему обратились, я поступать не хотел. Подал документы в иняз, но в приемной как аттестат мой троечный увидели, документы не взяли: «Куда уж вам...» Ладно, думаю. Буду играть, стипендия нормальная. А Бесков, тренировавший сборную Москвы, вызывает: «Хоть ты и капитан, пока экзамены не сдашь — до тренировок не допущу!» Так я в институт физкультуры попал. Сейчас дипломы не сосчитать — вечерний иняз, институт физкультуры, школа тренеров, свидетельство о повышении квалификации, еще какие-то курсы...
«Ведут Севидова, лицо изрезанное»
Я помнил, что юный Логофет приходил в тот «Спартак», в котором на поле выходило 10 олимпийских чемпионов. Мыслимое ли дело?
— Да! — поощрил мою начитанность Геннадий Олегович ласковым, чуть удивленным взглядом. — Это такое счастье! Все вот здесь было, в Тарасовке. Будто вчера. На этом поле, возле которого сидим, играл дубль. Была опилочная дорожка, заборчик, трибуна.
— Пускали всех-всех-всех.
— А как иначе? — взглянул Логофет чуть неприязненно на огромный забор, выросший на базе в новые времена. — Народ на наших играх в три ряда стоял! Два года подряд в начале 60-х чемпионами наш дубль становился...
— Сколько всего этот деревянный корпус помнил, — указал я туда, куда Логофет старался не глядеть.
Услышал глубокий вздох.
— Да. Двое из него на нары отправились. Первым — Стрельцов.
— С Юрием Севидовым вы считались друзьями.
— Приятельствовали, — чуть поправил меня Логофет. — Юрка в тот момент был лучший бомбардир чемпионата СССР. Жил в Ступино, там его отец тренировал команду. Сам Юра играл за ФШМ — приедет в воскресенье, два-три забьет и уезжает. Чемпионат Москвы вместе выиграли. Когда в «Спартак» пришел, половина стадиона его гением считала, а половина терпеть не могла. Уже в те годы после игр уезжал на «Форде» — это тоже многим не нравилось.
— Этот «Форд» ему жизнь и сломал.
— Да, на нем академика потом сбил. Когда я о том случае узнал, сказал: «Да ладно, Юрок, выйдешь, забьешь, все тебя простят!» Потом узнали, кого задавил, все изменилось. Тот академик топливо для ракет делал. В космос после этого года четыре не летали. Всего три человека такого уровня было — сбитый Рябчиков, один в Америке и один в Днепропетровске.
— Откуда вы знаете?
— На суде говорили. А я и на место аварии приезжал! Со мной в доме Корнеев жил, спартаковец, его жена прибегает: «Севидов человека сбил на набережной...» Да ладно, отвечаю. Меня, если слухам верить, сто раз за изнасилование сажали. «Да нет, люди видели, его в милицию увезли...» Помчался я в ГАИ на проспекте Мира. Нет, говорят, еще вашего Севидова не привезли, но вот-вот должны. Из дверей выхожу, вижу — ведут. Лицо изрезанное.
— Что сказал?
— «Да вот, сбил, ты только Старостину не говори!» Думал, обойдется. Тем более сбил не насмерть, академик потом в больнице умер. А в Тарасовку мы всей командой с Ярославского вокзала ездили, электричкой в 10.12 в третьем вагоне. Собрались — все уже в курсе.
— А говорите — с базы отправился на нары.
— Вот, это любопытный момент! Севидова отпустили, он на сбор приехал. А потом «воронок» в Тарасовку прилетел, забрали уже насовсем.
«Сальников лучше всех»
Логофет помрачнел — и мне захотелось поскорее сменить тему.
Не нашел ничего лучше, как задать самый простецкий вопрос:
— Лучший наш футболист?
Но даже на самые простые вопросы у Логофета находилось что-то особенное. Он, игравший рядом с Яшиным, Нетто, Ворониным и Стрельцовым, произнес вдруг:
— Сальников — номер один! Никого лучше не было!
Тоном было произнесено таким, будто рядом и поставить некого.
Я даже спросил, расчувствовавшись:
— Некого?
— Разве что Федю Черенкова...
Я качал головой. Вот это да.
А Логофету вдруг вспомнилось, как соревновался с двумя великими технарями нашего футбола:
— В касание по воздуху передачи делали. Папаев был, Сальников, я. Ошибались поровну!
Киса без усов
Конечно же, я знал, что было в игровые времена у Логофета прозвище — Киса. Мне казалось, за усы. Пока не осенило: усов-то у него тогда не было!
— Так почему Киса? — спросил с осторожностью.
— От слова «кислый», — спокойно произнес Логофет. Запутав все окончательно.
Я подавленно молчал.
— Ну, худой! — Геннадий Олегович погладил себя по животу.
В возрасте «кислым» он точно не казался. Вполне себе плотным.
— Сразил я спартаковское начальство с самого начала! — Логофет решил доказать историей, что можно быть Кисой и прекрасным футболистом одновременно. — Набегался я в институте физкультуры, лыж переломал — не сосчитать. Весу во мне было всего ничего.
Первый тренировочный забег в «Спартаке» — я дубль на целый круг опередил! Старостин Симоняну говорит: «Никита, мы кого взяли? Феномен!» Следом основа бежит — там один Масленкин меня опередил на секунду. Потом выносливость в Ташкенте пригодилась, когда играли на 45 градусах жары. Ночью в мокрые простыни заворачивались, они через десять минут сухими становились. «Пахтакор» ведет 2:0, потом мы подряд три гола им вваливаем, и Симонян меня выпустил счет удерживать. С тех пор я в основе выходил постоянно. Потом в Тбилиси я Месхи опекал, 0:2 проиграли.
— Удачно? — заранее восхитился я.
— Два раза меня Миша обвел — две голевые передачи. За тот матч я один от Симоняна «пятерку» получил.
— ???
— Месхи каждого из наших по десять раз накрутил, а меня только два. Клоуном не сделал!
«Рокфеллер с ума сошел бы»
Я расспрашивал про зарплаты той поры. Про то, как возили футболисты той поры из-за границы мохер — а в Москве толкали.
Логофета тема не смутила:
— Это такой бизнес — 500 процентов навара! Рокфеллер с ума сошел бы!
— 500 процентов?! — не сразу поверил я.
— Ага, — кивнул Логофет. — Берешь там мохеровую кофту за полтора доллара, здесь за 60 рублей толкаешь. Были люди — приходили, забирали оптом, деньги отдавали. Один из наших сам решил шарф у метро толкнуть — там его милиция повязала. Старшие ребята говорили: «Мы спокойно доигрываем...» Вроде как не за зарплату. Одна поездка — выходит по деньгам, сколько в «Спартаке» за полсезона заработаешь.
— Платили в «Спартаке» немного?
— Вот это интересно — в хороших командах много не платили. Зато в «Шахтере» можно было озолотиться.
— Звали вас?
— Рассказываю. Премиальные в «Спартаке» 80 рублей, мы считались одними из самых бедных. В 66-м меня зовет «Шахтер». Устроим, говорят, на ставку зама начальника шахты, будешь 800 рублей домой приносить. Против 160 спартаковских. Отвечаю: «Если Гуляев, тренер, останется в «Спартаке», уйду, если его не будет — «Спартак» ни на какие деньги не променяю!» Каждый вечер из Донецка названивали, я в отпуске был. А тем временем Гуляев на собрании высказался: «Мы четвертое место заняли, девять человек отчислю, новых наберем — в тройке будем...» Ему ответили: лучше тренера потеряем, чем девять игроков. И Гуляева самого отчислили. Я остался, хоть «Шахтер» уже двойную ставку предлагал. В «Спартаке» кроме оклада поездки были, а в «Шахтере» с ними негусто. А доплаты везде существовали. Сабо в «Зарю» перешел, рассказывал — я в Киеве денег не видел по сравнению с Луганском.
«Она, Дасаев...»
Я вспоминал, как спартаковец Логофет помогал в сборной Лобановскому.
Геннадий Олегович, не успев дослушать, выдавал историю:
— Против кого всегда в радость было жестко сыграть, так это против Лобановского.
— Настрадался с вами Валерий Васильевич?
— 62-й год. Игра с Киевом. Весь двор меня в Тарасовку провожает. Человек шестьдесят у подъезда, говорят: «Если проиграете — не беда. Главное, рыжего закопай, Лобановского. Иначе домой не возвращайся, самого отшлифуем...» Москва не любила его — страшное дело! Только дотронешься — падает, стонет, будто зарезали. С первых же минут я рубиться с ним начал — двор потом одобрил. После подружились, когда в сборную ездили. А тогда «Спартак» 2:0 у Киева выиграл. Нетто, который вообще издали не бил, ни с того ни с сего приложился метров с тридцати, ниппель отбил, и мяч, который выше шел, прямо под перекладину спланировал. Сдулся в полете. Разинский у них в воротах стоял. Достает, вертит в руках. Судье показывает: тряпка, мол! Тот отвечает: «Мяч заменить, а счет 1:0!»
— Лобановский вас потом в сборную к себе пригласил.
— В 90-м году взял переводчиком. Я итальянский и английский знаю. До этого в Спорткомитете международными делами занимался. Еще играл, так на сборах учебниками обкладывался — и учил... В 26 лет хотел бросить, надоело три раза в неделю на занятия ходить. Потом передумал. Вообще непонятно, как меня в Спорткомитет-то взяли!
— Почему?
— У меня букет — и беспартийный, и разведенный. Я почему языки изучал? В партию не желал вступать! Значит, нужны другие козыри.
— Ну вы даете.
— В «Спартаке» каждый год говорили — пора вступать. А я, отвечаю, еще комсомольцем себя чувствую. КПСС подождет. Еще один принцип, из «Мастера и Маргариты»: ничего не проси у тех, кто сильнее тебя. Сами дадут и попросят, чтобы взял. Лужков как-то на своем юбилее сказал: «Логофет — единственный, кто у меня никогда ничего не просил...»
— При этом работали в сборных.
— Бесков меня к себе в олимпийскую сборную помощником пригласил. Однажды говорю: во второй сборной парень играл — просто загляденье, только пригласите, гарантирую — приглянется! «Фамилия?» — «Сулаквелидзе». Первый раз в жизни от Бескова матерные слова услышал: «Где ж ты, ..., раньше был?!» — «Ничего себе, Константин Иваныч! Вы великий, а я только второй год работаю — кого-то навязывать стану?»
— Великого Сулаквелидзе разглядеть не могли?
— С Тенгизом как вышло? Начальник тбилисского «Динамо» Каха Асатиани меня встречает: «Гещька, съезди, посмотри, в Кутаиси защитник играет — на грузина не похож!» Еду. Смотрю. Нравится. Потом гляжу на него же на выезде, в Ашхабаде. Показался еще лучше! Приглашаю в Новогорск на сбор, захожу вечером в его комнату, вижу — плачет.
— Что стряслось?
— Говорит: «Чирий колэнка, хадыт магу, ыграть нэ магу...» — «Ну и что? Плакать из-за этого?» — «Как? Союз сборная, первый раз прыехал, в Союз сборной ыграть нэ магу!» Потом встречаемся в Венгрии с «Татабаньей», Серега Андреев моментов шесть запорол. Минут за двадцать до конца Сулаквелидзе забивает в свои — 0:1 проигрываем. При всех грузина ругать нельзя, я после игры к нему подхожу, шепотом: «Сул, как же ты так?» — «Олегыч, я даю — она выходит...» Подожди, говорю. Кто — «она»? Думаю, может, женщина какая по трибуне прошла? Отвечает: «Она, Дасаев...»
— Прекрасная история.
— Была история еще лучше. В Америке случилось. Играть с Мексикой, даю установку, а потом добавляю: «Через океан летели, пять дней здесь живем — если выиграете, 500 долларов получите...» Сам ухожу, ребята остаются. Валерка Петраков потом рассказывал — Сулаквелидзе сидит, пальцы загибает. «Что считаешь?» — «500 доллар, нас 26 чэловэк — сколько каждому будэт?» Петраков ему: «Ты что, дурак? Каждому 500 долларов!» Тенгиз как сидел, так по креслу дал: «А-ух! Всэх убью!» Как зверь бился. 1:0 выиграли. В той игре Романцев спину и повредил: прыгнул, рядом никого, неудачно приземлился — смещение позвонков. До сих пор мучается.
Юрий Голышак
Комментарии 3