Александр Мостовой – один из наиболее востребованных и популярных экспертов в российском футболе. Без его мнения не обходится ни один матч «Спартака», да и по многим другим аспектам жизни нашего спорта у экс-звезды красно-белых и сборной России есть что сказать.
За честными ответами Мостового годы карьеры в Португалии, Франции и Испании, игры против легенд середины 1990-х и начала 2000-х годов и признание одним из самых ярких футболистов позднесоветской и постсоветской эпох.
В большом ностальгическом интервью Александр Мостовой открыто рассказал:
- как звонок от товарища по ЦСКА стал судьбоносным в карьере Александра;
- о первых шагах в «Красной Пресне» и переходе в «Спартак»;
- как делил комнату на базе в Тарасовке с Дасаевым и Черчесовым;
- почему дружба с Шалимовым превратилась в холодную войну;
- почему практически не играл за «Бенфику и о странностях Томислава Ивича;
- как его вдохновлял Юри Джоркаефф и каким был ранний Зидан;
- об ультиматуме «Страсбура» и обмане со стороны руководителей «Сельты»;
- какими методами Мостовой менял ментальность «Сельты»;
- о том, как некрасиво «Сельта» расставалась с россиянами;
- о том, почему сборная России 1990-х и начала 2000-х ничего не добилась;
- о конфликте с Георгием Ярцевым на Евро-2004.
«Я звонил с таксофона товарищу по ЦСКА, он сказал: «Саш, какой-то человек из «Красной Пресни» хочет пригласить тебя на просмотр»
– Как и почему вы начали заниматься в школе ЦСКА?
– В ЦСКА я попал случайно. Я жил под Лобней, играл во многих футбольных турнирах по Московской области и везде был лучшим. Слух обо мне шёл, и в какой-то момент моему отцу предложили привезти меня в школу ЦСКА. Мне на тот момент было где-то 11-12 лет.
– Играли на гаревом поле?
– Конечно, тогда было гаревое поле и зелёное, но оно было для старших возрастов. Как раз на том месте, где сейчас «ВЭБ-Арена».
– Почему не получилось в должной мере раскрыться в ЦСКА и стать игроком первой команды?
– Вопрос ставился иначе. Меня хотели оставить в ЦСКА, другое дело, что в 16 лет мы заканчивали школу. Кстати, последние два года именно мы с ЦСКА становились чемпионами Москвы. Но не было команды Высшей лиги – ЦСКА играл в Первой лиге, призывной возраст – 18 лет, а я на два года был младше. Меня нельзя было оставить. Нам надо было что-то думать, делать – и тогда я начал играть за сборную Москвы, сборную СССР. К тому моменту за мной начали охотиться.
– Вы как-то рассказывали, что судьбоносным в вашей карьере стал звонок некому Коле, одноклубнику по ЦСКА, с таксофона на железнодорожной станции в Лобне. Что за Коля и где он теперь?
– Да, так как я жил далеко, то телефона у меня не было. Я мог только по каким-то связям узнавать новости. В ЦСКА я сдружился с мальчиком по имени Коля и из команды общался только с ним. Как-то я ему позвонил, а он мне говорит: «Саш, тебя там разыскивают. Какой-то человек хочет тебя пригласить на просмотр в какую-то «Красную Пресню».
Я поехал на тренировку в ЦСКА, и мне сказали, что нужно съездить на стадион «Красная Пресня», где меня будут просматривать в команду мастеров. Я приехал в назначенный день на стадион, стоял и ждал, чтобы кто-то ко мне подошёл. По сути, с того дня начался мой путь во взрослом футболе.
– Уже тогда «Красную Пресню» возглавлял Олег Иванович Романцев?
– Как оказалось, да. Мне было 16 лет, и я ещё учился в школе. На тот момент мимо проходили футболисты, не обращали на меня внимание, затем ко мне подошёл Валерий Владимирович Жиляев. Он меня спросил: «Ты кто?» Я ему ответил: «Саша Мостовой». Повёл меня на тренировку, а она проходила на хоккейной коробке зимой, а у меня даже переодеться не во что было. Мне дали непонятные тапки или ботинки, я в них и бегал.
– Что вам сказали после тренировки?
– Сказали: «Саш, приезжай снова через несколько дней». Начались тренировки, я начал приезжать чаще, и меня взяли на сбор в Серебряном Бору. Быстро влился в коллектив и перед началом сезона мне сказали, что меня зачисляют в команду.
«Тренировка проходила на хоккейной коробке зимой, а у меня даже переодеться не во что было. Мне дали непонятные тапки или ботинки, я в них и бегал».
«Когда меня стали привлекать в основной состав «Спартака», многим это не нравилось. Они думали: «Как так? Молодого поставили на моё место».
– Матчи «Красной Пресни» посещали Константин Иванович Бесков, Николай Петрович Старостин. Это создавало дополнительное психологическое давление?
– Я тогда особенно ничего не знал. Для меня уже было счастьем то, что я оказался в команде мастеров. Тогда во второй лиге существовало правило: в домашних матчах должен обязательно играть один футболист не старше 18 лет. Для гостевых матчей этого ограничения не было. Так как я начал играть и сходу забивать, то играл я во всех матчах. Что касается Старостина и Бескова, то они приезжали на каждую игру «Красной Пресни», но я получал удовольствие от игры и не отвлекался ни на что, кроме футбола. Уже потом я со слезами на глазах уезжал, когда мне говорили, что нужно поехать на тренировку в «Спартак».
– Вы ведь даже несколько раз сбегали из «Спартака». Чем это можно объяснить?
– Это объясняется тем, что я простой подмосковный паренёк и через полгода я оказался в профессиональной команде. Раньше жизнь такая была, что у нас ничего не было. Конечно, я не понимал происходящего. Никто ничего не понимал, а мне было прекрасно и в «Красной Пресне».
– Вы помните день, когда вас впервые перевели в «Спартак»?
– Был момент, когда я уже стал играть хорошо в «Красной Пресне». Тогда ЦСКА спохватился и другие команды тоже хотели любыми способами забрать меня к себе. В этот момент меня начали оберегать, и я начал играть за дубль «Спартака», совмещая с матчами за «Красную Пресню». Причём мы же первое место заняли во Второй лиге. И в тот момент мне начали говорить, что «Спартак» меня скоро заберёт насовсем.
– После первых игр уже за первую команду «Спартака» у вас появилась уверенность в себе и понимание, что вы заслуженно выходите в футболке с ромбиком?
– Я в 16 лет оказался в «Красной Пресне» и уже ничего не боялся. Я вырос так, что мне бояться было нечего. В 17 лет, когда я оказался в дубле «Спартака», тоже бояться не приходилось, потому что я умел за себя постоять, знал, что я умею и на что гожусь. Другое дело, что многим это во мне не нравилось, и футбол меня ещё в детстве закалил.
– А кому вы могли не нравиться? Конкурентам?
– Ну, конечно. В футболе огромная конкуренция, её необходимо выдерживать. У меня была 1000 соперников, которых мы потом нигде в футболе не увидели. Я хорошо играл, меня стали привлекать в основной состав «Спартака», многим это не нравилось, они думали: «Как так? Молодого поставили на моё место». Играть на любимой позиции мне почти не давали, потому что там играли звезды «Спартака», но меня пробовали левым полузащитником.
«В 17 лет, когда я оказался в дубле «Спартака», бояться не приходилось, потому что я умел за себя постоять, знал, что я умею и на что гожусь. Другое дело, что многим это во мне не нравилось, и футбол меня ещё в детстве закалил».
– И как вы себя чувствовали на фланге?
– Прекрасно, потому что мне эта позиция была знакома по «Красной Пресне». Оттуда я много забивал, раздавал, поэтому в «Спартаке» для меня эта позиция была наиболее доступной.
«Я всегда говорил, что мне очень повезло делить базу «Спартака» с Дасаевым и с Черчесовым. С обоими отлично ладил»
– Вы жили на базе в Тарасовке поочередно с двумя вратарями: Дасаевым и Черчесовым. Говорят, что вратари – особая футбольная каста, сами себе на уме. Согласны с таким стереотипом?
– Конечно, согласен. Это нормально, потому что вратарь один, а полевых футболистов – много. Я всегда говорил, что мне очень повезло и с Дасаевым, и с Черчесовым. Ринат был звездой мирового футбола, а как человек очень приятный. Когда он уехал, я стал жить со Стасом. Он тоже по-своему хороший человек. Он был немного другой, нежели Ринат, но я с обоими отлично ладил.
– С Дасаевым в шахматы рубились? Он же большой фанат этой игры.
– Он – большой фанат, а я не рубился, потому что у Рината в соперниках всегда был либо наш клубный водитель, либо ещё кто-то. Я это хорошо помню, потому что на базе в Тарасовке комнаты были устроены так, что ты заходишь в комнату, а оттуда ещё две комнаты: влево и вправо. Я был в левой и обычно в тихий час отсыпался из-за нагрузок как убитый, а в правой Ринат всегда играл в шахматы.
– А каким был уклад при Черчесове?
– Со Стасом всё было противоположно, потому что он был очень дисциплинированным. У него нельзя было шуметь и громко разговаривать, поэтому соблюдали тишину.
Стас отличался от других своей прямолинейностью, дисциплинированностью и некоторой жёсткостью. Со Стасом особо никто не любил общаться, потому что понимали, что он своеобразный человек. Но от него мы и увидели, что такое профессионализм. У него было всё по часам, везде чисто, всё сложено. Если надо спать, то надо спать.
«У него нельзя было шуметь и громко разговаривать, поэтому соблюдали тишину. От него мы и увидели, что такое профессионализм. Всё по часам, везде чисто, всё сложено. Если надо спать, то надо спать».
– Как считаете, сильно Черчесов изменился за эти 30 лет?
– Не знаю, мы ведь постоянно пересекались в сборной уже после «Спартака», а когда он стал главным тренером сборной России, то я его от силы раза два видел.
– В то время главным развлечением во время поездок были карты, и компании определялись, кто с кем играет. Кто входил в вашу картёжную компашку?
– Да, домино, карты. Мы играли всегда своим молодым коллективом: Игорь Шалимов, Андрей Иванов и ещё ребята из дубля. Я тогда был игроком основного состава, но всё равно больше общался с молодыми ребятами, с теми, кто жил на базе в Тарасовке, как и я.
«История про машину была, но я не пошёл на дискотеку с Шалимовым и Писаревым, потому что очень хотел спать»
– Вы уже упоминали Валерия Жиляева. Он был начальником «Спартака» и присматривал за вами. Были каверзные ситуации, когда ему приходилось вписываться за вас?
– Он был для меня как второй отец, потому что он день и ночь следил за мной и другими молодыми ребятами. В основном всё-таки за мной, потому что я был один, у кого в Москве ничего не было, мне приходилось сложнее всех. Ситуации наверняка были, но я уже просто в деталях и не вспомню.
– Вас по молодости можно назвать человеком, которому хотелось где-то потусить, развлечься?
– Конечно же, нет. Я этим, наверное, и отличался от других.
Многие говорят, что там Мостовой чего-то и как-то, но ведь все знают, что я пиво попробовал в первый раз в 25 лет, когда играл уже в Европе. Всё, что связано с сигаретами, с алкоголем для меня было запретной темой. Если где-то собирались, то я сидел ел мороженое или пирожное.
– И это очень удивительно, потому что вы тогда близко дружили с Игорем Шалимовым, а сейчас он рассказывает про вас некрасивые истории, вроде той, когда вы в запертой машине уснули.
– Мне на это даже обращать внимание не хочется, потому что для меня это полный бред. История про то, как Шалимов и Писарев оставили меня в машине, была, но я не пошёл на дискотеку, потому что очень хотел спать, они забыли меня в машине.
– Судя по рассказу, когда они вернулись, вы сильно продрогли.
– Немного замёрз, да.
– Как вы считаете, почему дружба со временем превратилась в холодную войну?
– Не знаю, не знаю. У меня ни с кем нет войны, я со всеми старался поддерживать хорошие отношения. Кому-то это может не нравится, так что я к этому спокойно отношусь. Это неприятно, да, но все люди разные, и что я могу сделать? Я знаю недостатки многих людей, но не хочу об этом говорить, потому что делать это напоказ нельзя.
«В «Байере» сразу предоставили машину. Сказал, что у вас так чисто и ухоженно в Германии, что я ездить-то боюсь»
– Вашим первым иностранным клубом должен был стать «Байер». Вы даже провели в Леверкузене несколько недель. Расскажите, что помните из той поездки и почему решили отказаться от трансфера?
– Трансфер не состоялся по моей вине. Я поехал в «Байер», был у них на сборе, был подписан предконтракт. Меня всё устраивало, всё нравилось, ещё и страна по своей культуре и пунктуальности мне очень импонировала. У них было всё, а у нас ничего.
– Например?
– А что за примером ходить? Я приехал на сбор, ещё неизвестно, останусь в Леверкузене или нет, но мне уже предоставили машину. Я тогда сказал, что у вас так чисто и ухоженно, что я ездить-то боюсь.
– Почему в итоге не остались в «Байере»?
– У меня на тот момент было много предложений, в том числе несколько из Германии, из Испании, но в то время мы ничего не знали, контрактов у нас не было, агентов не было, и мы могли ехать куда угодно. Я вместо «Байера» выбрал «Бенфику», где играли мои друзья Васька Кульков и Сергей Юран. Я и поехал к ним.
– Паулу Барбоза рассказывал, что изначально «Спартак» за вас не получил ни копейки, но спустя какое-то время они встречались в Германии с Николаем Старостиным и договорились о компенсации. По словам Барбозы, вы – один из символов клуба, и у Эрикссона была к вам очень большая любовь. А как вы относились к шведскому тренеру?
– Великолепно. Когда я на нервах покинул Россию, а затем Германию, то приехал в Лиссабон, подписали контракт. Потом началась история, что «Спартак» за меня хотел деньги. И правильно, что хотели. Началась тяжба, но я молодой парень и в такие вещи не вникал. Но существовала другая проблема.
– Какая?
– Я не мог играть, потому что не входил в европейское сообщество, так как я приехал из Советского Союза и у меня не было никаких документов. Ещё какие-то там принципы были. Я полгода просто тренировался с «Бенфикой», не имея права играть.
«У меня с детства и до конца спортивной карьеры болела печень. В такие моменты мне требовалось съесть что-то сладкое»
– В тот момент лимит позволял выпускать лишь трёх иностранцев, а вас в команде было 12. Зачем «Бенфике» столько легионеров?
– Честно, не знаю. Там было три шведа, три русских, пять бразильцев, кого там только ни было.
– А с кем из них сдружились?
– Мы дружили в основном с португальцами старшего поколения. С капитаном и правым защитником Антонио Велозу, с вратарём Нену, с правым полузащитником Витором Панейрой. С поколением Жоао Пинту, Руй Кошты и Паулу Соузы – немного нет, потому что они в нас конкурентов видели. Правда, уже после «Бенфики» пересекались с ними и тепло общались.
– Эйсебио говорил, что вы уникальный игрок. Он часто посещал тренировки «Бенфики»? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, мы знали, кто такой Эйсебио. Он часто приезжал на матчи и наши тренировки, иногда даже с нами поигрывал. Это легенда клуба и мирового футбола. Но мы немного из другой действительности переехали, и для нас всё, что мы видели, было легендарным.
– Ещё одна история от Барбозы: «Один игрок как-то захотел шоколад прямо во время игры. Я в то время сидел прямо за скамейкой запасных, он подбежал ко мне и сказал: «Паулу! Мне срочно нужно съесть шоколадку». У меня не было, у соседей – тоже, пришлось бежать в буфет». Вы знаете о ком речь?
– Обо мне.
– Серьезно? А зачем вам понадобился шоколад во время игры?
– Мало кто знает, но у меня с детства и до конца спортивной карьеры болела печень. Об этом, наверное, знали только Барбоза, Романцев, потому что я на поле во время матчей или тренировок очень часто останавливался из-за возникавшей боли. Такая необходимость была не только в Португалии, но и во Франции с Испанией. В такие моменты я просил что-то съесть, какую-нибудь шоколадку или булочку.
– И боль моментально пропадала?
– Моментально – нет. Я делал какой-то массаж в области печени, сжимал её сильно и пропадало потом.
– Вы ведь наверняка обследовались, что врачи говорили?
– Указывали на проблемы с печенью, предлагали приостановить футбольную карьеру, но я действовал на свой страх и риск.
– А уже после завершения карьеры проблема осталась или удалось её залечить?
– Я ещё в Испании сделал операцию, потому что проблема меня преследовала и я мог просто раньше завершить игровую карьеру.
«У меня с детства и до конца спортивной карьеры болела печень. Я на поле во время матчей или тренировок очень часто останавливался из-за возникавшей боли. В такие моменты я просил что-то съесть, какую-нибудь шоколадку или булочку».
«Бенфика» арендовала Паулу Футре, я приехал на тренировку, а народу было тысяч десять. Я тогда подумал, что может быть что-то перепутал»
– Расскажите о бытовой составляющей жизни в Португалии, клуб предоставил жильё?
– Предоставили квартиры недалеко от «Эштадиу да Луш». Мы жили близко друг к другу с Васькой и Серёгой. Другое дело, что Юран и Кульков жили в Португалии с жёнами, а я был один. Мне приходилось немного труднее.
«Ключевая трудность была в том, что очень много свободного времени было вне тренировок и мы не знали, чем себя занять. Держались вместе, куда-то ходили кушать, день и ночь проводили у океана».
– В «Бенфике» у вас была какая-то нереальная конкуренция.
– Конкурентов в «Бенфике» у меня было много. На моей позиции играл бразилец Изайиш, Жоау Пинту купили, ещё и был свой воспитанник Руй Кошта. Четыре-пять человек на одну позицию, поэтому было сложно.
– Давайте вспомним, каким был Руй Кошта до того, как стал звездой сборной Португалии и «Милана».
– Уже тогда было видно, что Руй Кошта – великолепный игрок. Помню, как-то вышел на замену, забил, отдал и с тех пор стал играть постоянно в основе. В «Бенфике» хватало великолепных футболистов. Я помню, «Бенфика» арендовала Паулу Футре. Я приехал на тренировку, а народу было тысяч десять. Я тогда подумал, что может быть что-то перепутал.
– Как думаете, в России на вас пришло бы столько же народу, если бы вы вернулись в «Спартак» на пике?
– Вряд ли, у нас немного другая ментальность была на тот момент.
«Ивич говорил на всех языках и на всех плохо. Был подлизой, он понимал, где основные игроки, а где нет, но успевал лизать везде»
– Получается, в «Бенфике» у вас в полной мере не получилось из-за конкуренции?
– На нас там особо ставку не делали. Атмосфера внутри команды была достаточно холодной. Конкуренты видели, что мы не хуже их. У нас постоянно на тренировках стычки происходили. Особенно с уходом Эрикссона началась настоящая нервотрёпка, а закончилось всё тем, что я всеми путями хотел уехать из Португалии. В команду пришёл югослав Ивич.
– Вы в одном из предыдущих интервью охарактеризовали Томислава Ивича как придурковатого тренера.
– Правильно охарактеризовал, потому что человек ни для кого понятным не был, шарахался из команды в команду.
«Когда он появился в «Бенфике», то такой переполох был. Говорил на всех языках и на всех плохо. Со всеми старался шутить, но для нас, россиян, его манера казалась странной. Его можно назвать подлизой. Он понимал, где основные игроки, а где нет, но успевал лизать везде».
– Ивич не смог в «Бенфике» надолго задержаться?
– Да, он продержался месяца три, а потом его турнули – все обрадовались. Другое дело, почему была такая радость? Потому что он вскоре оказался в «Порту», и там началось всё то, что происходило и у нас. «Бенфика» в итоге обогнала «Порту». Его и оттуда вскоре выкинули.
– Удивительный персонаж, конечно.
– Он мне напоминал шута. Конечно, когда в команде 30 человек и много национальностей, то мы многого не понимали. Мы ведь приехали из развалившегося Советского Союза, поэтому не понимали его странное общение. Но в футбольном плане мы думали, если ты тренируешься хорошо, то должен играть, а этого не происходило. С каждым днём всё это воспринималось тяжелее и тяжелее.
– После Ивича был Тони Оливейра.
– Да, как только его поставили, то нас вернули в основной состав. Какое-то время мы поиграли, но потом нас вытеснили оттуда, потому что по статистике мы были не очень. Не скажу, что играл неважно, но где-то не получалось забить. А затем отношения с Тони у нас испортились.
– Почему испортились?
– Он был вторым или третьим в тренерском штабе, а когда стал главным, то всё поменялось. У меня с ним была интересная история. Когда я играл в «Страсбуре», а он тренировал «Бордо», то мы их обыграли, а его после этой игры уволили из клуба.
– Вам удалось пообщаться тогда?
– Да, он после матча в подтрибунном помещении подошёл ко мне и сказал: «Алекс, вы здорово играли, ты – красавчик. Извини меня за то, что у нас было в «Бенфике». По крайней мере, остался хорошим человеком.
«Для меня номер один – Юрий Джоркаефф. Мы играли на схожих позициях, но будучи плеймейкером, он не только раздавал, но и по 15 голов за сезон забивал»
– Перейдём к вашему французскому этапу карьеры. Как появился вариант с «Каном»?
– Мне надоело только тренироваться в «Бенфике», не играя, и наш переводчик Паулу Барбоза занялся поисками новой команды для меня. В один момент мне сказали, что есть вариант во Франции. Я всё бросил, полетел и сразу же оказался на просмотровой игре, товарищеской. Я забил, отдал и очень понравился главному тренеру Жану Дюпо.
– Что он вам сказал после игры?
– Он подошёл и сказал: «Алекс, я хочу, чтобы в ближайшие выходные ты уже играл». Я ему ответил, что ничего не знаю. Я прилетел, а дальше как хотите, так и делайте.
– Вы настолько понравились Жану Дюпо, что позже он позвал вас вслед за собой перейти в «Страсбур». При каких обстоятельствах это происходило?
– Мы спаслись с «Каном» от зоны вылета. За несколько туров до окончания сезона Дюпо подошёл ко мне на базе и сказал: «Алекс, я подписываю контракт со «Страсбуром» и хочу, чтобы ты перешёл туда тоже». Я ответил, что, если вы решите проблемы с «Бенфикой» (Мостовой ещё принадлежал ей, а за «Кан» играл на правах аренды – прим. Metaratings), то я с удовольствием перейду.
– Насколько разные города Кан и Страсбур?
– Когда я приехал, то понял, что Страсбур – большой город, более атмосферный. Центр Европы – тут жизнь кипит, Германия близко, а Кан – достаточно небольшой город, там скучновато.
– Вам комфортнее в мегаполисах или в небольших городах, где всё происходит размеренно?
– Не знаю, я везде поиграл и везде чувствовал себя комфортно. Когда финансы позволяют, то везде нормально.
– Вы провели три очень успешных сезона во Франции, а ещё много поиграли против тех, кто составлял костяк золотой сборной Франции на ЧМ-1998, Евро-2000. Пети, Тюрам, Анри, Зидан. Кто тогда на вас произвёл особое впечатление?
– На тот момент Зинедин Зидан уже был восходящей звездой. Я его в первый раз увидел на одном из гала-вечеров по окончании сезона, на котором награждали лучших игроков. Нас из «Страсбура» тоже человек пять прилетело. Зидана в тот вечер выбрали лучшим молодым игроком лиги.
Но для меня номер один – Юрий Джоркаефф. Мы играли на схожих позициях, но будучи плеймейкером, он не только раздавал, но и по 15 голов за сезон забивал. Ещё хорошо помню Кристофа Дюгарри, против Зинедина Зидана играл, пересекались часто с Лораном Бланом, Фабьену Бартезу я забивал, когда он за сильнейший «Марсель» играл.
– Какие воспоминания оставила после себя Франция?
– Исключительно замечательные. Жизнь во Франции была шикарной, отличные команды, города замечательные. Я иногда, когда вижу старые фотографии из того периода, думаю, неужели это всё было со мной? У меня там появилась жена и старший сын родился во Франции.
«За неделю до закрытия трансферного окна в «Страсбуре» мне поставили ультиматум, потому что там думали, что я не хотел уходить из клуба»
– Ощущение, что в «Страсбуре» у вас всё было отлично, но вы решились уйти. Почему?
– Так как я неплохо заиграл, то стали появляться предложения по мне. В основном из Германии, потому что территориально близко. Интересовались мной «Кайзерслаутерн», «Штутгарт», но тогда ещё много русско-германских людей жило в Германии. Они занимались агентствами и тогда ко мне постоянно приезжали и спрашивали, не хочу ли я перейти.
– В «Страсбуре» оставаться подольше вы не хотели?
– Меня все устраивало в «Страбуре», я изначально контракт на четыре года подписал. Другое дело, что мы с президентом клуба были в хороших отношениях и однажды заключили с ним пари, что если дойдём до еврокубков, то мне увеличат зарплату.
– «Страсбур» впоследствии участвовал в Кубке Интертото и в Кубке УЕФА. Президент сдержал слово?
– Верно, мы играли в финале Кубка Франции, попали в еврокубки, но руководство начало хитрить. Я им напомнил об этом и что-то пошло не так. Появилась конфликтная ситуация, оставаться мне в клубе или уходить. Предложения были, поступали постоянно.
– Какие были наиболее привлекательные варианты для вас в тот момент?
– Я собирался играть в Германии, а ещё у меня было хорошее предложение от «Лацио». А с Испанией я не связывался вообще.
«Интересовались мной «Кайзерслаутерн», «Штутгарт», а ещё у меня было хорошее предложение от «Лацио»».
– Как же тогда вы оказались в «Сельте»?
– За неделю до закрытия трансферного окна в «Страсбуре» мне поставили ультиматум, потому что там думали, что я не хотел уходить из клуба. А у меня действительно оставалось два или три года контракта, и я понимал, не получится уйти – ничего страшного, останусь. Руководство хотело заработать на моей продаже. За два-три дня до окончания трансферного окна приехали испанцы и сказали: «Мы тебя хотим к себе в клуб». Я смотрю на них и отвечаю: «Да как вы хотите? Это смешно». Спустя пару дней они вернулись и говорят, что всё уладили со «Страсбуром». Я им говорю: «без проблем, но вы знаете условия моего контракта? Они ответили: «Ну, конечно». Тогда же я впервые услышал слово mañana (по-испански – завтра, утром).
– Руководители «Сельты» начали хитрить?
– Да, мы договорились с ними на одних условиях изначально, а когда приехали в Испанию, едем в ресторан, выбрали красивое место на пляже, сидим разговариваем. Я и два моих представителя сидят, изучаем контракт. Мне говорят: «Надо подписывать». А я смотрю, цифры поменялись. Спрашиваю руководителей «Сельты», что это за суммы? Они мне отвечают: «Да ладно тебе, Алекс, mañana исправим». А на следующий день должна была пройти моя презентация. Я сказал, что уеду в отель и ничего подписывать не буду, пока не исправят.
«В «Сельте» я пошёл на конфликт со всеми и говорил, что у нас не футбол, а деревня какая-то. Одноклубники этого не понимали»
– «У вас что, война была? Бомбардировки?» – сказали вы после увиденной обшарпанной раздевалки «Сельты» без горячей воды и поле с коровьими лепешками. Расскажите, в каких условиях вы тренировались?
– Да, такие условия и были. Когда контракт подписали, состоялась презентация, вскоре я столкнулся с этими бытовыми проблемами.
Я увидел какой-то барак и поле, спросил тогда: «А как тут тренироваться»? Это был шок для меня. Иногда даже воды горячей не хватало помыться. Стоял какой-то бойлер и там вода быстро кончалась, лавка с крючками весела. После «Спартака» со своей базой и своей комнатой и роскошной Франции – полный контраст.
– Вам выделили жильё?
– Конечно, я жил в шикарном доме с видом на море. Но изо дня в день в таких условиях тренироваться – это накапливалось. К тому же я видел, что команда была в ужасном состоянии. Никто не хотел выигрывать, всем было всё равно. Первый год ушёл на адаптацию, и я со всеми конфликтовал.
– После одной победы в восьми турах аргентинского тренера Карлоса Аймара сменил Фернандо Кастро. Нового тренера вы описали так: «Без имени, без достижений, работал за копейки. В Испании его по большому счету никто не уважал».
– Честно говоря, я уже не помню, кто первый год тренировал нас, потому что я тогда пошёл на конфликт со всеми. Я говорю: «Ребят, если вы хотите чего-то добиться, то так нельзя. Это не футбол, это деревня какая-то». Они этого не понимали.
– Как в клубе реагировали на ваш крик души?
– Потом уже в «Сельте» меня послушались и те, кто изначально был против меня, сами же подходили и говорили: «Алекс, спасибо, что всё это начал. Иначе мы тут так и ковырялись бы».
– Пиком вашего недовольства был матч против хихонского «Спортинга», когда вы просто ушли с поля, а у вашей команды даже не было возможности вас заменить.
– Верно, у меня уже был взрыв. Я ничего не выдерживал, ничего не понимал. Мне уже было абсолютно пофигу на всё.
Это была вершина той истории, после которой «Сельта» стала уважаемым и сильным клубом не только в Испании, но и в Европе. Это был тот самый толчок. «Пакси», как мы называли Салинаса, и все те, кто изначально был против меня, потом стали моими лучшими друзьями, и все благодарили за ту революцию.
– Почему изначально вас не поддержали?
– Потому что они не понимали, что в футболе нужно многие вещи переделывать, чтобы добиваться успеха. Им было комфортно в условиях, где от них ничего не ждут и не требуют. Они ведь многого не видели, нигде не играли и не знали. «Сельта» до моего прихода была местечковой командой, которая в еврокубках не играла. Хорошо, что ко мне прислушались, переделали базу, создали условия, начали покупать сильных футболистов, появились Карпин, Ревиво, Мазиньо, Макелеле. Всё начали понимать, что с такой командой надо возить всех, что мы в принципе и делали.
– Получается, вы полностью изменили менталитет деревенской команды и превратили её в испанского топа. Правильно?
– Именно так.
«Сельта» до моего прихода была местечковой командой, которая в еврокубках не играла. Хорошо, что ко мне прислушались, переделали базу, создали условия, начали покупать сильных футболистов, появились Карпин, Ревиво, Мазиньо, Макелеле. Всё начали понимать, что с такой командой надо возить всех, что мы в принципе и делали».
«По Макелеле со мной советовалось руководство «Сельты». Я сказал: «Да ладно? Клод? Берите скорее»
– Мазиньо – это отец Тиаго Алькантары. Каким он был футболистом и человеком?
– Как футболист – просто шикарный, как человек – тоже. Скромный и очень приятный, профессионал до мозга костей. В середине поля лучшая связка, которую я когда-либо видел – это Мазиньо и Макелеле.
– «Я покидал один из самых знаменитых клубов Европы ради малоизвестной испанской команды и думал, что совершаю профессиональное самоубийство. Но на первой же тренировке ко мне подошел Мостовой, знавший французский по «Кану» и «Страсбуру» и сказал: «Добро пожаловать. Тебе здесь понравится». Знаете, чьи это слова?
– Макелеле?
– Верно. Расскажите о нём, он стал после «Сельты» мировой звездой, а вы с ним делили комнату в клубной базе.
– С Клодом по Франции мы были знакомы, он играл в «Нанте» и в «Марселе». Так сложилось, что, когда «Сельта» стала греметь в Европе, то со мной советовались по трансферам президент, руководство, менеджеры и говорили, что нужен футболист в центр поля. Мне тогда сказали, что есть хороший полузащитник, у которого конфликт в «Марселе» – Макелеле. Я ответил: «Да ладно? Клод? Берите скорее». Я с ним общался по телефону из клуба и звал в команду. Клод задал интересующие вопросы, уладил всё с клубом и перешёл к нам. Мы с ним проводили много времени, потому что по-французски общались.
– Карпин, получается, тоже по вашему приглашению в «Сельту» попал?
– Нет, я думаю, что Валера был кандидатурой Хавьера Ируреты, нашего главного тренера на тот момент, с которым они успели поработать в «Реале Сосьедад». Ясно, что мы дружили с Карпиным, но он не с моей подачи оказался в «Сельте».
– Все помнят русскую пятерку в «Детройт Ред Уингс», а в Испании из какого-либо клуба можно было что-то подобное сделать? Понятно, что не 11 россиян на поле, но хотя бы пять.
– У меня тоже возникал этот вопрос ещё в те годы, когда я играл в Испании. Я обожаю хоккей, и у меня в детстве был выбор между ним и футболом. Тогда для меня русская пятёрка была чем-то невообразимым. В Испании у меня несколько раз возникало желание: «Было бы здорово, чтобы у нас в Испании было несколько футболистов из России». Но я знал, что это невозможно, в хоккее же пятёрки, а в футболе – 11 футболистов.
– Если собирать такую команду, то помимо вас и Карпина, кого бы позвали в клуб?
– У нас ведь был момент, что очень близок к переходу в «Сельту» был Игорь Колыванов, мой хороший друг. К сожалению, тогда у него травма серьёзная случилась то ли со спиной, то ли с коленом, но переговоры всё равно шли, и он с удовольствием бы перешёл к нам из «Болоньи».
– Снова цитирую Барбозу: «Мост один из лучших иностранцев, игравших в Европе. Очень мало футболистов, которые столько лет и на таком уровне отыграли в Испании». А сколько игроков он продал в «Реал» и «Барселону»? Предлагаю перечислить.
– Клод Макелеле, Мичель Сольгадо, Ришар Дютрюэль. У нас многие переходили, но всех уже и не вспомню.
«С Карпиным у нас всё было общим: вместе ходили по ресторанам, на выездах в одном номере отеля всегда жили, наши дети вместе росли»
– Мы говорим «Сельта», подразумеваем «Мостовой и Карпин». А были ли у вас общие увлечения с Карпиным помимо непосредственно футбола?
– У нас всё было общим. Мы же одни из одной команды и страны. Вместе ходили по ресторанам, на выездах в одном номере жили в отеле, вместе наши дети росли.
– А с кем ещё из россиян, поигравших в Испании, особенно дружили?
– Да особо ни с кем, потому что я ведь уехал из страны раньше того поколения, которое успело поиграть в России после развала Союза. Я чуть постарше, поэтому особо ни с кем не общался.
– В 1999-м финал Кубка УЕФА состоялся в Лужниках. «Сельта» дошла до 1/4 финала. Вы забили «Марселю», но в итоге вылетели от французов. Насколько то поражение оказалось для вас болезненным?
– Очень. Мы бросили все силы на то, чтобы дойти до финала в «Лужниках». И по игре, и по составу, и по всему мы обязаны были играть в этом финале, но первую игру мы сыграли в Марселе 1:2. Комфортный счёт с гостевым голом, а дома мы загнали «Марсель» в свою штрафную, масса моментов, но не смогли забить. Только у меня было несколько шикарных моментов забить – никак не шло в ворота.
– Зато вскоре обыграли «Зенит» в финале Кубка Интертото.
– Да, что-то было такое. Конечно, не сравнить Кубок УЕФА и Кубок Интертото, потому что мечта была сыграть в «Лужниках». Болельщики «Сельты» уже на стадии 1/4 финала бронировали самолёты в Москву, гостиницы. У нас похожее было в финале Кубка Испании против «Сарагосы». То же самое – все уже вешали на нас золотые медали, но это и сыграло с нами злую шутку.
«Мы бросили все силы на то, чтобы дойти до финала в «Лужниках». И по игре, и по составу, и по всему мы обязаны были быть в этом финале. Болельщики «Сельты» уже на стадии 1/4 финала бронировали самолёты в Москву, гостиницы».
– В 2002-м президент «Сельты» Гомес предложил Карпину оскорбительный контракт (на год – с необходимостью провести 25 матчей для продления), и ваш русский дуэт распался.
– Это всё происходило на моих глазах, за всем этим конфликтом я следил. У меня ведь потом такая же ситуация произошла. Сначала Карпин ушёл, хорошо, что в «Реал Сосьедад», где ему всё знакомо и он там здорово отыграл. Затем и со мной таким же образом поступили. Это, конечно, отвратительно. Я пострадал чуть больше, потому что мне ещё и деньги не выплатили. Многие об этом не знают.
– Вы судились с ними?
– Я судился с ними. Все же понимают, что приличная часть моего контракта – это были неофициальные деньги. Такое тоже происходило раньше, поэтому руководители «Сельты» поступали по-свински.
– С «Реал Сосьедадом» Карпин лидировал в Ла Лиге за два тура до конца сезона 2002/03, но упустил чемпионство в Виго – 2:3. На вашем счету дубль и голевая передача. Получается, лишили Карпина статуса чемпиона Испании?
– Прекрасно помню этот матч. Как его не помнить, потому что этот матч был важен для нас – победа гарантировала нам участие в Лиге чемпионов, а у них шла борьба за чемпионство. Мы выиграли, выполнили задачу и уже в заключительном туре против «Барселоны» особо не играли. «Сосьедаду» просто не повезло, что они попали на нас. Реши мы свои задачи раньше, то мог быть другой результат.
– Карпин после матча вам тогда что-то сказал?
– Я не помню, но нельзя сказать, что я лишил их чемпионства. У них оставалась ещё одна игра в последнем туре. А до этого мы им помогли тем, что сыграли вничью с «Реалом» (1:1) – я забил на «Бернабеу». Закрутка была сумасшедшей, за три тура до конца три или четыре команды претендовали на чемпионство.
«Был момент, когда мог перейти в «Барселону» или «Реал», но не сложилось из-за возраста»
– Вы забивали «Реалу, забивали «Барселоне», а был момент, когда вы максимально были близки к переходу в один из этих грандов?
– Был момент, когда мог перейти и в «Реал», и в «Барселону», но не сложилось, потому что был не в том возрасте, в котором можно было переходить.
– То есть, дело в возрасте, а не в том, что «Сельта» за вас просила слишком много?
– «Сельта» много просила, а те команды возражали, что нелогично покупать 30-31-летнего футболиста за 20 миллионов. Тогда это было неправдоподобным.
– Ещё была история с «Ювентусом», что могли Дель Пьеро заменить?
– Да, была история с «Юве», была история с «Ливерпулем» — я уже уехал на «Энфилд» подписывать контракт, но тоже «Сельта» запросила деньги. Честно говоря, к тому же не хотелось менять солнечную Испанию на серую Англию.
– В сезоне 2003/04 «Сельта» вышла в плей-офф Лиги чемпионов, но вылетела от лондонского «Арсенала». Вы тяжело переживали эти поражения?
– Это было очень болезненно. Нам не повезло, что мы попали под тот «Арсенал», который стал в том же сезоне чемпионом Англии без единого поражения. Сильнейшая команда, нам просто не подвезло в первом матче дома. Мы переигрывали их, но пропустили два сумасшедших гола от Эду Гаспара. Мы закончили 2:3, а в Лондоне уступили 0:2. Можно сказать, что перегорели.
– Процитирую отрывок из вашей автобиографии: «После того, как в 1/8 финала Лиги чемпионов мы уступили «Арсеналу», футбол потерял для меня интерес. Надоело, что руководство постоянно кормило завтраками. Не чувствуя уважения, я и вел себя соответствующе. Отлынивал от тренировок и игр, придумывал себе травмы». Вы действительно симулировали травмы?
– Я травму, наверное, не симулировал, но то, что происходило с Карпиным, случилось со мной. Обещали одно, ничего не выполнялось, деньги не выплачивали, премиальные не выплачивали, поэтому в последний год я и ушёл. Я бы никогда из «Сельты» не ушёл, продлевал бы контракты и мог спокойно играть лет до 38. Другое дело, что последний год превратился в какой-то ад, я пошёл на конфликт и сказал: «Либо вы отдаёте деньги, либо я уезжаю». Они тоже пошли на конфликт и сказали: «Уезжай».
– Дальше были суды против «Сельты» и переход в «Алавес», за который вы сыграли 12 минут и успели забить гол.
– Когда я ушёл из «Сельты», то понял, что своего не получу, я вернулся в Россию и начал просто жить и получать удовольствие от жизни вне футбола. При этом у меня были предложения из арабских стран. В какой-то момент мне поднадоело без футбола, и я решил вернуться. Подвернулся вариант с «Алавесом», где президентом был украино-русский бизнесмен. Он со мной связался и говорит: «Алекс, приезжай, помогай выигрывать». Я уехал в «Алавес».
– Но сыграли лишь в одном матче?
– Я полгода не тренировался, меня начали ускоренно подводить к форме. Так как болельщики просили, чтобы я играл, то я рискнул, сыграл 12 минут, забил, но после матча сказал, что не останусь, потому что в физическом плане мне тяжело, а в ментальном ещё хуже.
– Что вы имеете в виду под ментальными проблемами?
– У меня было много проблем в бытовой жизни. Конечно, никто не ожидал такого поворота, все думали, что я счастлив, но так вышло, к сожалению. Жизнь потребовала сделать выбор. Семья, дети и работа – это святые вещи, а в тот момент на меня навалилось всё и сразу. Было очень тяжело.
«В сборной России нам многое не позволялось, зачастую ставились палки в колёса, были постоянные конфликты»
– Хочу немного обсудить сборную. Парадокс – ваше поколение можно назвать голодным и трудолюбивым, оно искало шанс в Европе, потому что в России не было условий и денег. При этом более тепличное поколение, которое застало стабильность и подъем зарплат в РПЛ, смогло завоевать бронзу Евро-2008 и дойти до 1/4 финала ЧМ-2018.
– Мы оказались заложниками ситуации, как в спорте, так и в стране. Нас не воспринимали как профессионалов. Ещё «совковое» такое мнение было, нам многое не позволялось, зачастую ставились палки в колёса. Как поколение мы были, конечно, сильнее. В сборной времён 1990-х и начала 2000-х были одни конфликты. Всё это накладывалось. Для следующих поколений очевидно делалось больше, чем для нас.
– Мы оказались заложниками ситуации, как в спорте, так и в стране. Нас не воспринимали как профессионалов. Ещё «совковое» такое мнение было, нам многое не позволялось, зачастую ставились палки в колёса. Как поколение, мы были, конечно, сильнее. В сборной времён 1990-х и начала 2000-х были одни конфликты. Всё это накладывалось. Для следующих поколений очевидно делалось больше, чем для нас.
– На Евро-2016 Павел Мамаев появился на одной из тренировок с разбитой бровью. Ходили слухи, что была драка с Романом Широковым. В вашей сборной, где помимо вас хватало ярких игроков, могло дойти до драк?
– Нет, в плане коллектива у нас наоборот всё было всегда хорошо. Конфликты были не между игроками, а с руководителями, тренерским штабом.
– В 2022 году не стало Георгия Александровича Ярцева. Вас тысячу раз об этом спрашивали, но не могу избежать вопроса. Не жалеете о том, что критиковали сборную России на Евро-2004?
– Во-первых, не жалею. Во-вторых, я не критиковал. Я говорил правду.
– Но ведь после поражения критиковать тренерский штаб сборной и партнёров – неэтично. Разве нет?
– Давайте так: я не критиковал, а отвечал на те вопросы, которые мне задавали. Там была исключительно правда. Я, как законопослушный человек, вышел после игры и разговаривал со всеми журналистами. Что я сделал неправильно? Из всех футболистов, которые играли в Европе, на тот момент были только Мостовой и Аленичев.
– Вы и Аленичев вернулись в сборную благодаря Ярцеву. При Газзаеве вас не вызывали.
– Верно, но ведь мы тоже быстро сделали его лучшим тренером на тот момент для сборной.
– У вас хотя бы из-за этого факта, что он продлил вам футбольную жизнь в сборной, не было чувства благодарности к Георгию Александровичу?
– Стоп, мы ведь сейчас говорим о конфликте на Евро-2004? А какой конфликт? Кто его сделал этот конфликт? Мостовой его не делал, потому что он ответил на вопросы журналистов, что делают миллионы футболистов, и всё.
– И на следующий день Георгий Александрович вас выгнал?
– Да.
– Спустя годы удалось помириться с Ярцевым?
– Я могу сказать одно: я ни с кем не ссорился. Обида и непонимание были в тот момент. Потом уже я всё осознал, когда уехал, ни с кем не разговаривал, никак не комментировал. У каждого своя жизнь и своё восприятие её.
– Когда последний раз удавалось с Ярцевым пообщаться?
– Уже не вспомню.
«Я могу сказать одно: я ни с кем не ссорился. Обида и непонимание были в тот момент. Потом уже я всё осознал, когда уехал, ни с кем не разговаривал, никак не комментировал. У каждого своя жизнь и своё восприятие её».
– Вы подчеркнули, что всегда отвечали на вопросы журналистов. Сейчас вы один из самых востребованных футбольных экспертов. Сколько раз в день вам звонят корреспонденты разных изданий?
– Когда я был футболистом, мне в день рождения звонило человек сто, закончил играть – их стало человек 80, спустя ещё лет пять – осталось человек 50, спустя ещё время – 15. В августе мне позвонило человек 10. Спокойно к этому отношусь, потому что это нормально. У меня есть круг журналистов, с которыми я всегда общался и буду общаться, потому что я знаю, что они меня никогда не подставят. Я с 20 лет привык к общению с журналистами. Другой вопрос, что сейчас появилось много новых изданий, много журналистов и я зачастую могу не взять трубку с незнакомого номера.
– Нет переживания, что некоторые цитаты могут неверно истолковать и это скажется на отношениях с клубами или отдельными людьми?
– По этой причине я иногда не беру трубки и не отвечаю. Я вижу, пишут: «Мостовой раскритиковал «Спартак». Я в такие моменты думаю, где я раскритиковал «Спартак»? Я стараюсь давать объективную оценку по любой команде, не зацикливаясь на «Спартаке». Этим ведь футбол и прекрасен, что мы можем делиться экспертным мнением. А кому нравится или нет – это уже на выбор.
Юрий Алеманов
