Доски вместо кровати, рождение в рубашке и долгий путь к успеху – корреспондент встретился с Надеждой Владимировной Ребровой, мамой вратаря Сборной России и "Спартака" Артема Реброва.
Рассказ Надежды Владимировны был бы неполным без комментариев папы, Геннадия Николаевича, сыгравшего в карьере голкипера большую роль.
“Познакомились, когда мне было восемь лет”
Надежда Владимировна: Я родилась в деревне, в Смоленской области, а жили мы в поселке Карманово. И будущий муж мой, Геннадий Николаевич, тоже там жил. Мама у меня умерла рано, в одиннадцать лет я стала сиротой. Воспитали меня мамина сестра с мужем, я им была как дочка. Они работали в торговле, очень добрые, хорошие люди. Артем считает их своими родными бабушкой и дедушкой. Гена помнит меня совсем маленькую, а познакомились мы, когда мне было восемь лет. В одной школе учились, и где-то в шестом-седьмом классе он начал за мной ухаживать. Конечно, я не могла тогда подумать, что это на всю жизнь, но так уж судьба распорядилась. Я окончила восемь классов и уехала в Москву, а Гена – в Витебск, учиться в техникуме. Писал мне письма, я иногда отвечала.
“Москва на меня никакого впечатления не произвела”
Н.В.: У меня в Москве была родня, я к ним приехала. Поступила в техникум городского хозяйства и строительства, потом работала всю жизнь на ДСК – Домостроительном комбинате №1. В столице было мне очень тяжело, прямо катастрофа. Я поняла, что сделала большую глупость, когда приехала. Не хотела бы переделывать судьбу – слава богу, что она сложилась, как сложилась, – но на тот момент к московской жизни я была не готова. Возвращаться было стыдно, потому что уезжала тяжело: тогда документы не отдавали, старались, чтобы мы оставались в селе, но у меня был бзик – уехать. Москва на меня никакого впечатления не произвела, я поняла, что село для меня важнее – и тогда, в молодости, было, и сейчас. Так что первый период был очень тяжелый. Но я прошла свой путь, привыкла. Проработала на домостроительном комбинате больше тридцати лет – сначала в управлении комплектации, потом в аппарате. Контролировала отгрузку панелей для строящихся домов. Эту квартиру, в Строгино, мы тоже получили от комбината, въехали в 1980 году, уже после того, как у нас Марина родилась.
“Гена спал по диагонали, иначе голова не помещалась, а я рядом сворачивалась клубочком”
Н.В.: До того как мы получили жилье, пришлось помучиться. Нам дали комнату в студенческом общежитии МЭИ, где Гена учился. Она была уникальная, называлась “пенал” – даже не комната, а кусок, который остался, когда этаж делили. Семь метров, если не шесть. В конце комнаты мы сделали помост – набитые доски, потому что кровать туда не влезала. Гена спал по диагонали, иначе голова не помещалась, а я рядом сворачивалась клубочком. Я уже была в положении, и Гена выпилил детскую кроватку, то есть обрезал обычную, иначе ее было невозможно впихнуть. Поперек комнаты стояла наша “кровать”, справа – детская подпиленная, рядом столик в полметра, где Гена учился, шкафчик с тарелками, платяной шкаф, холодильник, а на нем – телевизор. Даже проход оставался. В эту комнату мы и принесли Марину из роддома. Гена мне всегда помогал, стирал и гладил пеленки. Когда к нам приходила врач, она удивлялась уникальности этой комнаты, писала в детской карте: “Ребенок находится в идеальном состоянии. Чистоплотный порядок – удивительно для студентов”. И никогда мы не жаловались на то, как живем. Да и жить было интересно: были диспуты какие-то, дискуссии, был великолепный Дом культуры, концерты, мы ходили в кино, в театр. Марину оставляли соседям – полный коридор студентов, с детьми сидели по очереди.
“Когда родился Артем, это была кульминация в нашей жизни”
Н.В.: Тёма у нас появился в 1984 году. Я-то была рада, что девочка первая, а Гена, конечно, хотел пацана. И когда родился Артем, это была кульминация в нашей жизни: муж был счастлив, и я тоже – подарила ему то, что он хотел. Ну и себе. Некоторые люди вон сколько планируют, а у нас само получилось – и дочка есть, и сын. Мы очень его ждали. Когда переехали в эту квартиру, то с трудом через знакомых купили софу, остальную мебель доставал Гена: мне было очень сложно с работы отпроситься, а он работал по сменам, имел возможность днем занять очередь. Он вообще мне помогал, опять, как с Мариной, сказал: “Пеленки – это мое”.
Роды были тяжелые – Тёма крупный был, почти три девятьсот, пятьдесят четыре сантиметра. Кстати, родился он в рубашке, в прямом смысле – в плодном пузыре. Когда я Гене показала первый раз сына через стекло, он обомлел – это был совершенно чернявый парень, с волосами, закрывающими уши. Черные длинные волосы – у нас ни у кого таких нет. И глазищи – темно-синие, огромные. Генина мама сказала: “Вам ребенка подменили, это цыганенок”. Но у Гены за ухом есть особая косточка, хрящик, и у маленького оказался такой же, так что папа сразу сказал – “наш”. Потом все как у папы стало вырисовываться: уши начали так же заворачиваться, фигура: смотрю – маленький Гена.
“Упал – и хоть бы пискнул”
Н.В.: Тёма родился идеальным – тьфу-тьфу. Молоко сосал так, что не надо было ничего сцеживать – тянет, пока все не выпьет. Был очень активный, но спокойный. С двух лет мы его отдали в ясли, тоже спокойно совершенно пошел, как на работу. Потом и в садик так же. Папа приведет его, он: “Папа, пока!” – у самого слезы на глазах, но не плачет. Никогда не просил, чтобы пораньше забрали: понимал всегда, что можно, что нельзя. Мы вырастили его фактически на велосипеде, у Гены велосипед “Кама” был, и они где только не гоняли! Я ему доверяла ребенка всегда. Тёмке год, у него подушечка – и сидит себе на руле. Однажды эпизод был, они в яму попали. Гена потом рассказывал: “Представь, я понимаю, что ребенок – передо мной, что мне надо упасть первым. В прыжке разворачиваюсь, и он падает мне на грудь. Упал – и хоть бы пискнул”.
“Не поджигал ничего, не курил, не дрался, очень позитивный пацан был”
Н.В.: В школу Тёма пошел с удовольствием, учился, легко, самостоятельно. Сам вставал всегда, его никогда не надо было поднимать, никогда не опаздывал. Чтобы мы его будили в школу или на тренировку – в жизни такого не было. Один-единственный эпизод помню, как Гену в школу вызвали. Артем в девятом классе учился и уже играл в футбол. Вдруг приходит: “Пап, тебя на собрание вызывают”. – “А в чем дело?” – “Там, пап, есть проблемы. Я дверь выбил”.
Для нас это был полный шок. Спрашиваем: “Что такое?” Тёма от папы ничего не скрывал ни в детстве, ни в переходном возрасте – всегда без проблем, доверительно общались. Выяснилось, что шел урок русского языка и литературы, вызвали его к доске и в результате назвали футболистом-балбесом. Он не выдержал, ушел и хлопнул дверью – так, что вся дверная коробка вывалилась. Гена с ним имел беседу: “Тём, ну и что, ты победил? Нет, ты проиграл. Если бы ты словами убедил, дал понять, что ты не такой, что нельзя целую категорию людей относить к балбесам, – вот тогда бы ты выиграл”.
Летом Тёмка много времени проводил в деревне – малина, грибы, велосипед, рыбалка. Бабушки на него не нарадовались: за молоком съездить, огород полить – он всегда тут как тут. Не поджигал ничего, не курил, не дрался, очень позитивный пацан был. Когда начал футболом заниматься и мы перестали его бабушкам привозить, они ругались: “Куда вы его отдали?” Понятно – он был ласковый, внимательный и им его не хватало. Однажды потеряли его, уехал за малиной и пропал. Час нету, два нету, три, пять... Переволновались все. Оказывается, у него сломался велосипед и он пер его на себе. Но и бидончик с малиной приволок, не бросил – такой был добытчик.
“Желубцы и селедка под подушкой”
Н.В.: Когда мою маму парализовало, мы нашли человека, который за ней ухаживал, но все равно практически каждую неделю ездили туда, в Смоленскую область. Марину брали с собой, а Артем из-за тренировок с нами не мог ездить и на выходные оставался один. Конечно, я готовила ему, оставляла кастрюлю. Так он умудрялся к нашему возвращению тоже что-то для нас приготовить, какие-то печенья. У нас не заморачивались особо с едой, но всегда старались, чтобы первое было, второе, чтобы все было вкусно. Тёма был совсем маленький и часто просил сделать ему “желубцы” и “селедку под подушкой”, мы очень смеялись. Когда старше стал и пошла мода на все японское, роллы всякие, суши, – он это тоже любил, покупал себе супы в пакетиках, хотелось что-то экзотическое попробовать. Но быстро наелся, перешел опять на домашнее.
Здесь в разговор вступает папа, Геннадий Николаевич, и дальше родители рассказывают о сыне слаженным дуэтом.
“Особый контакт был у него именно с мячом”
Геннадий Николаевич: Я сам волейболист, не профессиональный, но на хорошем уровне играю. И когда начинал бросать Тёме мяч, то замечал, что у него удивительная координация. Он очень хорошо принимал – всегда отбивал или ловил. Он и на велосипеде хорошо ездил, и бегал, но особый контакт был у него именно с мячом. Я часто играл в волейбол в институте имени Бочвара, там хороший спорткомплекс. Иногда брал с Тёму с собой – ему было лет, наверное, двенадцать. Как-то у нас не хватало игрока, и мы взяли его в команду. Мужики лет по тридцать пять – сорок, лупят со всей силы, в лоб попадет – мало не покажется…
Игра идет, я ставлю блок, на блоке у меня вырывается нападающий и как рванет в его зону! Я думаю – ох, что он сейчас с Тёмкой сделает, какой будет мощный удар! Смотрю, Артем присел и принял мяч, как будто в волейбол играл всю жизнь. В командном движении, в воздухе разворачивается, занимает позицию… Я понял – из него выйдет хороший игрок, правда, надеялся, что он займется волейболом. В любом случае стало ясно, что природа создала его для спорта.
“Там Тёма на воротах”. – “Какой Тёма?” – “Как какой? Ребров”
Г.Н.: Ему было лет десять примерно, вдруг он начал пропадать из дома. “Ты где был?” – “С ребятами”. В какой-то момент я уже конкретно спросил: “Артем, куда ты ездишь?” – “Пап, на футбол. На “Красный Октябрь”, в Тушино”. Там когда-то, я потом вычитал, Яшин начинал играть. Однажды думаю – дай проверю. Приезжаю, смотрю: все разломано, стоят лавки, пацаны какие-то бегают. Сел, спрашиваю: “А кто играет?” – “Играет команда, не помню, “Виктория”, что ли. Там Тёма на воротах”. Я: “Какой Тёма?” – “Как какой? Ребров”. Ничего себе! Я развернулся и уехал, не стал его ждать, мешать не стал. Он нас очень любит и уважает, но ему не нравится, когда за ним ходят. Никогда не было такого: “Пап, пойдем со мной” или “Мам, пойдем со мной”.
Н.В.: Он по жизни все сам, у него с детства в голове этот футбол. У нас же не было времени тогда, мы должны были деньги зарабатывать, так что дети были себе предоставлены. Не как сейчас – из детского садика ведут в кружки, на каток, еще куда-то… Отпускаешь гулять: “Артем, никуда не уходи” – и только смотришь в окно, как они гоняют мяч. Как ни гляну – ребенок здесь. И всю дорогу на воротах.
Г.Н.: Я ему: “Тём, что ты вечно в грязи ковыряешься?” Однажды вышел поиграть в хоккей с ними – он так был рад, прямо счастливый был. Говорю: “Давай погоняем”. – “Нет, пап, я на воротах”. Вот он стоит, и бьют по нему, а он ловит, падает – и так в любое время, в х
с Артемом вместе на ворота и всех разгоню”
Н.В.: Один раз, когда он еще был маленький, в школе МИФИ занимался, они с Геной меня уговорили, и я поехала с ними на футбол. Другие мамы там тоже были – фанатички, которые детей уже начали как бы поддерживать в их стремлении. И я тут вроде тоже… присутствую при всем при этом. Дождь шел проливной, и какая-то игра такая была, что все время мяч старались в ворота забить. В какой-то момент думаю: “Так, сейчас возьму зонтик, встану с Артемом вместе на ворота и всех разгоню к чертовой матери, чтобы они к моему ребенку вообще не приближались”. А после игры сказала: “Все, ребята. Никакого сердца и здоровья у меня не хватит, тема закрыта. Накормить, обстирать, еще какая-то помощь от меня в таком плане – пожалуйста, но смотреть – это не мое”. Так что в родительском плане все футбольное сделано Геной, он с ним носился буквально как мамка, это все его заслуга.
“У него хорошее будущее”
Г.Н.: Помню, Тёмке было лет десять-одиннадцать, и как-то вечером раздался телефонный звонок. Артем говорит: “Пап, это тебя?” Беру трубку, звонит Климов Владимир Михайлович: “Я по поводу вашего сына. Вы знаете, он футболом занимается, и я думаю, что у него хорошее будущее. Хочу, чтобы он пошел в ФШМ, в детскую высшую лигу”. Климов просматривал по школам перспективных ребят и Артемку увидел. Тёма – рядом, спрашиваю его: “Тебе оно надо? Профессиональный спорт – это очень тяжело”. Он смутился и сказал: “Пап, я хочу”.
Н.В.: Не сказать, что я сильно обрадовалась, потому что профессиональный спорт всегда подразумевает травматизм. Но мы тогда уже поняли, что это не просто забава какая-то, что у него действительно такое увлечение. Дальше пусть говорит Гена – это он ему во всем помогал. Я-то чего? Штаны стирала, латала коленки. Это сейчас все профессиональное, а тогда форму не давали – приходилось джинсовые заплатки ставить. Потом, когда подрос, Тёма уже сам стал этим заниматься, меня не привлекал, потому что все-таки это физическая работа. Но все равно мне было что делать – взять хоть сумки эти неподъемные с грязной формой.
Боже мой, сколько стиральных машин мы угробили! Если что-то кинуть без замачивания и отстирывания – конец этой стиральной машине приходил. Земля в бутсах, песок, все это вместе с одеждой, а он берет и грузит туда, в машинку. Но это так, домашние дела, а в футболе главный для Тёмки человек всегда был и есть папа.
“Не все попадут в большой футбол, поэтому вы должны учиться”
Г.Н.: Когда Артем решил серьезно заняться футболом, я рядом был все время. Тренировки были далеко, соревнования далеко – мы переживали, что он один, так что я мотался за ним по всем стадионам. После восьмого класса Тёма тренировался у Рината Саяровича Билялетдинова. Тот очень грамотно построил подготовку ребят. Говорил: “Не все попадут в большой футбол, поэтому вы должны учиться”. Строил расписание тренировок так, чтобы дети могли заниматься, дал им возможность ходить на курсы. И они очень уважали, что он не заявлял “вы все будете великими футболистами”.
Когда я Артема спросил, где он думает учиться после школы, у него не было никакого желания яркого: “Пап, мне нравится футбол”. Но футбол в любую минуту может закончиться, надо иметь образование. Я предложил поступать в МЭИ, где сам учился. Тёма начал заниматься – мы купили методичку, он сидел и решал почти все задачи. Утром шел на курсы, оттуда на тренировку. Проучился два или три месяца на курсах, учился хорошо. Но однажды приходит: “Пап, нужно переговорить. Знаешь, не мое это”. Сегодня я понимаю, что он сделал очень правильный шаг. Не стал косить, обманывать – знал, что я этого не люблю. “Хорошо, – говорю, – давай искать твое”.
В школе Тёма учился на биологическом направлении. Это у него мамино – она очень любит цветы, сад, огород, в этом равных ей мало. Так и у Артема – биология, любовь к растениям, ко всему живому. Мы стали объезжать технические вузы – МАИ, МАДИ, и вдруг он говорит: “Поехали на ВДНХ”. Мы едем. Помню, там порося лежала – здоровая свиноматка, метра два с половиной или три. И он так обрадовался, когда увидел этих поросяточек: “Пап, здесь я готов себя реализовать”. К тому же дед Тёмы, мой отец, был ветеринаром. Так мы выбрали Институт биотехнологии на улице Талалихина, ветеринарный факультет. Я ему говорю: “Тём, это будет тебе близко, в футболе пригодится знание мышц, структуры скелета”. Он с удовольствием согласился – и учился с удовольствием. Химию знал отлично, биологию – хуже, но тоже неплохо. Преподавательница подготовительных курсов, Ольга Владимировна, говорила: “Равных ему не было. Приходил с тренировки измотанный, с огромным баулом, мокрый, уставший, но ни разу не пришел неподготовленный, никогда”.
“Это был гром среди ясного неба”
Г.Н.: Травмы начались внезапно, это был гром среди ясного неба. Однажды – Тёма уже оканчивал школу – приезжаю с работы поздно, часов в десять. Он уже лежит, но не спит. “Ты что?” – “Пап, у меня что-то с ногой”. Рассказывает – они разминались на резинке, кто-то выбил мяч. Он, догоняя, развернулся, мяч отбил, и в ноге у него что-то хрустнуло. Смотрю – нога отекшая. Это была его первая травма – на жесткой поверхности сделал неверное движение. Сегодня он уже знает, как нужно это делать правильно – и на траве, и на жестком покрытии. А тогда это привело к травме, и никто толком не понял, что произошло. Он восстановился, начал тренироваться, но пошли проблемы, связанные с нестабильностью сустава. Тёме много процедур пришлось пройти: никто не верил, что проблемы в крестообразной связке, потому что у него четырехглавая мышца очень мощная была. Но когда артроскопом проверили внутреннее состояние сустава, то убедились, что там разрыв крестовой связки. У Артема уже было приглашение в “Сатурн”, он с Бабуриным общался, ездил к нему на тренировки. Так что этот период для меня самый тяжелый был, я переживал как отец: парень имеет шанс попасть в футбольный клуб премьер-лиги, это обещает ему хороший завтрашний день, и вдруг на таком важном этапе – травма. Я волновался, выдержит ли он, переживал сильно, но об этом мало кто знает.
Н.В.: Я не уговаривала его бросить спорт, но моя точка зрения не изменилась – была против. Переживала тоже ужасно. И в деревне родители все время говорили: “Ну что вы с ним делаете”. Не скажу, что мы настойчиво его долбали, но звучало: “Тём, может быть, все-таки…” Хотя, в общем, недолго звучало. Когда убеждаешься, что человек свой выбор сделал, остается только идти с ним рядом по этому пути.
“Артему нужно было расти, а куда расти?”
Г.Н.: Он был на первом курсе, учил латынь, занимался. Тренировался на “Локомотиве” у Билялетдинова, и тот порекомендовал ему поехать на просмотр в “Динамо”, к Николаю Павловичу Гонтарю. И его взяли. Мы сидим дома, и вдруг Марина кричит: “Папа, Артема показывают”. Мы бежим к телевизору, посмотрели – и обомлели: точно, они на “Динамо” разминаются. Приезжает: “Папа, меня в Новогорск берут”. Я думаю – ничего себе! Попасть на эту базу – мечта любого спортсмена. Это был переломный момент. Потом их взяли на двухнедельные сборы с Прокопенко, в Одессу, у меня и кассета есть – первая Тёмина игра с “Металлургом”. После этого матча был подписан его первый профессиональный контракт, с клубом “Динамо”, где Гонтарь очень много сил вложил в Тёмину подготовку.
Артем был в основном составе, но для игровой практики выступал за дубль “Динамо”, тренером вратарей там был Валерий Клейменов. Он и пригласил Артема в молодежную сборную России. В “Динамо” в тот момент было много португальцев, много вратарей, началась смена поколений.Но для Артема не было места в основном составе, хотя все отмечали, какой он работоспособный и перспективный.
И тут Бабурин предлагает ему перейти в “Сатурн”. Артем понимал: он на контракте и поступать надо честно. Поэтому Бабурин позвонил Гонтарю, чтобы перевести Артема в “Сатурн”. В клубе сказали: “Да, в такой ситуации лучше иметь игровую практику” и согласились. Вообще Сергей Алексеевич Бабурин – уникальный человек, самый преданный Артему. Никогда его не бросил, какие бы моменты ни были – всегда в него верил. Они до сих пор поддерживают отношения, и мы тоже. Когда у Артема спад был, травмы, другой бы сказал: “Все, читай книжки, твой футбол закончен”. А Сергей Алексеевич никогда не проявил ни малейшего сомнения, у него удивительная вера в Артема была.
Основным вратарем в “Сатурне” был Антонин Кински – я о нем очень хорошего мнения, это грамотный, сильный голкипер. Кински занимал твердое первое место, вытеснить его в то время было нереально. Это был сильный вратарь европейского уровня, Артем у него многому научился. Они, кстати, в отличных отношениях были и до сих пор переписываются. Но Артему нужно было расти, а куда расти? И снова получился период без игровой практики. На сборах в Братиславе Артем получает травму – опять операция, опять восстановление… Это был тяжелый для Тёмы момент, и он решил уйти из спорта. Пришел работать ко мне на энергетическое предприятие, курьером. Но Владимир Михайлович Пильгуй, спортивный директор “Сатурна”, уговорил его вернуться в футбол.
“Ту игру, оказывается, видело руководство “Спартака”
Г.Н.: Кински получил травму, и Артем начал играть в основном составе – дебютировал с “Амкаром”, они выиграли 2:0. Казалось, вот оно – пробил его час. И тут неожиданно “Сатурн” был объявлен банкротом. Клуб развалился, и Артем остался без команды.
Перерыв длился недолго: от Александра Побегалова последовало предложение играть за “Шинник”, Артем его принял. В этот период я прочитал в интернете, что Ребров может стать игроком “Спартака”. Позвонил Артему, спросил. Он ничего не знал – это было просто чье-то предположение.
Был важный эпизод, когда “Шинник” и ЦСКА играли на Кубок. В конце второго тайма Вагнер Лав вышел с Тёмой один на один, Тёма отлично сыграл ногами, вылетел из ворот и остановил Лава почти на середине поля. Когда он вышел на перехват, я чуть не закричал: “Тёма, ты куда полетел?” Я в то время уже был зрелый болельщик, понимал его слабые места. Знал, что главное – не делать неоправданных выходов, за это я переживал. Но там такого не было, Артем сыграл великолепно – опередил Лава и выбил мяч. Это шок был для всех! Как он вышел с ним один на один, как просчитал доли секунды, как в падении выбил мяч бедрами и спас команду... Люди говорили: “Вот это вратарь!”
Ту игру, оказывается, видело руководство “Спартака”, и вскоре прозвучал звонок от Валерия Клейменова с приглашением в команду.
“Некоторые вратари рано взлетают, но я понимаю, каково будет падение”
Н.В.: Обидно было, конечно, что он редко выходит на поле. Но я знала – когда-то будет его звездный час. Он настолько был увлечен, что шанс должен был появиться. У всех же по-разному складывается. Конечно, могло бы ему повезти и пораньше, да не сложилось. Но шел он к этому все время и должен был дойти.
Г.Н.: А мне не было обидно. Я все эти годы наблюдал, как Артем рос, я столько эпизодов видел, когда он преодолевал себя, я видел изменения в его игре, в характере. Взять хотя бы красную карточку в матче с “Зенитом”, это еще в “Сатурне” было. Тогда Кински получил травму и в заявку не попал. Тёма вышел из ворот и сфолил на Кержакове – сыграл руками, и от Каюмова получил красную карточку. Я сам волейболист, я знаю, что такое эмоции, очень хорошо знаю. Когда доходит до рубки – можешь толкнуть, можешь плюнуть, можешь что угодно сделать, не управляя собой. А он подошел и пожал арбитру руку. Я прямо обомлел. И потом видел, как ему было тяжело, что играет не он, ведь начал-то он этот матч великолепно. Когда Данни выходит с ним один на один, Тёма берет мяч, прерывает прострел… И буквально на следующей минуте – Кержаков. Да, удаление было справедливое, но насколько ему болезненно было потом... Он, мокрый от пота, выходит, я говорю: “Ты куда?” – “Пап, хочу на игру попроситься”. Просился сыграть за дубль, трудом своим заполнял брешь, которая появилась. Хочет сгладить, а там играет уже другой – и Тёма снова выпадает из обоймы. С таким трудом он шел к этому, и опять не повезло... Но такой у каждого путь.
Я по своей работе знаю: если люди быстро шагают в карьерном росте – жди беды. Нужна зрелость. Некоторые вратари рано взлетают, но я понимаю, каково будет падение, если оно, не дай бог, произойдет. А когда человек по ступеням идет – он зреет, его этап футбольный обязательно настанет, просто путь к нему более тернистый. И здесь уже вопрос выдержки, сумеет ли человек себя преодолеть, дождаться. Кто-то не сумеет, а Артем смог.
“Мы всегда верили, что такой момент наступит – со “Спартаком” или с другой командой, но обязательно наступит”
Г.Н.: Дебют Тёмин в “Спартаке” я помню отлично – матч с “Волгой”. Там был момент, когда Хазов ударил головой из убойной позиции, но Тёма мяч отбил. Сыграли в основное время 1:1, но случилась эпопея с пенальти, а пенальти – это лотерея. Лотерею “Спартак” проиграл, счет по пенальти был 5:6.
Я вообще почти все игры помню, некоторые с радостью, некоторые – с болью. Взять вот матч с “Зенитом” в 37-м туре чемпионата России, когда заменили Диканя. Он в начале второго тайма столкнулся с Кержаковым и в результате получил тройной перелом лицевых костей. После этого на замену вышел Артем. Эпизод настолько тяжелый для меня был, что я даже не мог радоваться, когда увидел сына на поле. Смотрел на Диканя на экране и понимал, что он не в себе, – у него глаза были мутные, ужас. Так что эта замена для меня была просто стерта.
В этот период у Тёмы опять был рецидив со связками, опять сделали операцию, он опять восстановился и так пришел к матчу с “Зенитом” в ноябре 2013-го. Я видел, как он сыграл, а ведь у него год игровой практики не было. 4:2! Тогда Федун сказал, что родилась новая звезда. Это я и называю – тернистый путь к победе. Мы всегда верили, что такой момент наступит – со “Спартаком” или с другой командой, но обязательно наступит, потому что это веление жизни и характера человека.
“Для него это назначение было довольно неожиданно”
Г.Н.: Я иногда слышу, что многие считают заслугой Мурата Якина привод Реброва в основной состав. Лично я далек от того, чтобы оценивать работу тренера. Вратарский труд еще могу на обывательском уровне комментировать, но это такой, кулуарный диалог, – а тренерский не готов. Думаю, Артему было приятно, что Якин его заметил. Важно, когда руководитель видит труд человека, то, как он отдается делу, как строит обратную связь, как общается с коллегами. Наверное, Якин, будучи серьезным психологом, все это в нем увидел. Он хорошо знал европейский футбол, и Тёма своим отношением к делу, я уверен, соответствовал очень высоким пробам. Но у нас как-то не очень принято, чтобы сын сразу к нам кидался с новостями, поэтому я про назначение узнал из интернета. Звоню: “Тёма, как дела?” – “Папа, да ничего, вроде все нормально. Меня капитаном назначили”. Для него это назначение было довольно неожиданно. Хотя, конечно, признание коллектива – большой стимул для любого человека. Тёме было приятно.
“Где он ошибался, где здорово сыграл – по нему сразу это было видно”
Н.В.: Я вообще никогда не лезла в футбол, они с папой все вопросы решали. Если Тёма хотел поговорить до или после игры, то говорил с папой. А сейчас и совсем не знаю, как он себя ведет перед матчем или потом, это все уже между ним и женой, в их семье.
Г.Н.: Когда он играл за дубль, я его обычно с машиной встречал – они играли в Бронницах, за городом. Ехали вместе, и я всегда состояние его души после игры понимал: где он ошибался, где здорово сыграл – по нему сразу это было видно. Но мы сразу не говорили о результатах. Я мог сказать: “Тём, ну все нормально”. Было ли у него разочарование в каких-то эпизодах, чувство “здесь я неправильно сделал”? Конечно, было. Но никакой паники, никаких слез, никаких эмоциональных выбросов я не помню. Перейдя из юношеского футбола в зрелый, он многое по-другому воспринимает. Уровень ответственности, уровень переживаний совсем другой. Сегодня я встречаю его на машине, или Катя, жена, встречает. Если он сыграл хорошо, если команда выиграла – у него положительные эмоции, он много с болельщиками говорит. Когда проиграл – все равно говорит, дает интервью, расписывается.
Н.В.: У него вообще с болельщиками какой-то особый контакт. Наверное, это идет из дома. Мы же выросли не сказать что в крестьянской среде – у Гены мама преподаватель, папа ветеринарный врач, – но все-таки это не интеллигенция, простые люди. И Артем видел, как мы жили, как общались с ними: и с крестьянином, и с учителем – уважительно со всеми. Вот и он с болельщиками так же. И к малышам внимательно относится, вот недавно открытый урок в своей родной школе провел.
“Всегда ребятишек хотел, маленьких”
Н.В.: Тёма всегда хотел семью. Я сама в молодом возрасте никогда не была против рождения детей, но заранее про это не думала. Забеременела – и хорошо, и слава богу. А у него по-другому: он еще даже женат не был, а всегда ребятишек хотел, маленьких. И когда он Катю привел, мы очень спокойно восприняли Тёмин выбор. Мне совсем не нужно, чтобы он каждую минуту был с нами, – главное, чтобы его любили и у него все в жизни было хорошо.
Г.Н.: Катя сразу почувствовала себя своей, у нас не было никакого антагонизма. Одна позиция нам важна: “Тёма, ты счастлив?”.
Н.В.: И внуки у нас появились, как Тёма мечтал. Вот Платоха – у него явно тоже дело к спорту идет, маленький хоккеист.
Г.Н.: Платону было года три, Тёма попросил меня поехать с ним на каток. Я надел коньки. Стоит этот бедолага напротив, еле держится: “Дедушка, я больше не могу”. Я ему: “Платон, двигайся ко мне”. Он: “А потом – все?” Я: “Посмотрим”. Он приполз, мокрый весь. Я говорю: “Платош, давай еще кружок”. А теперь – орел! Такой уверенный, так конек ставит!
Н.В.: Маленький Артемка – тоже с мячом, и еще левша, левой ногой бьет. Такой неординарный.
Г.Н.: Наш сосед, Марат, сам бывший футболист и аналитик хороший, говорит: “У него природные данные уникальные, он чувствует мяч”. Представляете, какая генетика сильная!
“Стремился к успеху, но не сломя голову. И никогда никого не винил”
Г.Н.: Когда Артем вошел в состав сборной на матч с США, но не попал в окончательную заявку, то, конечно, расстроился. Но он умеет сдержать эмоции – всегда стремился к успеху, но не сломя голову. И никогда никого не винил, не говорил: “Этот такой, этот сякой…” Он, конечно, хотел быть там, а когда не попал, просто сказал: “Ну ничего, пап”. Дебют в сборной у него был в ноябре прошлого года, в матче с хорватами.
Первый тайм играл Лодыгин, второй – Артем, Слуцкий тогда всем дал возможность выйти на поле. И наши проиграли, 1:3. Я хорошо помню этот матч, я видел, как играл Артем. Главное – он был в игре. Это по-любому шаг вперед, не назад. Он может проиграть, но как! Он может выиграть – и я буду недоволен, а с хорватами – да, он проиграл, но нигде не сделал ляпов, не поплыл, не дрогнул. Там красивейшие голы были! Конечно, любой пропущенный мяч – проигрыш вратаря. Но как оно сделано, в каких позициях, как ты себя реализовал за эти сорок пять минут – это говорит о многом. Да, плохо, что пропустил, но я бы за тот матч Тёме поставил нормальную оценку. Мне тогда был звонок от очень известного человека – не хочу фамилию называть, – и тот сказал: “Поздравляю с дебютом Артема. Слышишь, он сыграл свою игру, к нему претензий нет”. Примерно так. Так что мое мнение тогда было в довесок подкреплено звонком извне.
“Мы ждем 2018 года, мы хотим, чтобы в России играли”
Н.В.: Конечно, мы ждем 2018 года, мы хотим, чтобы в России играли. Но дома у нас не принято об этом говорить, загадывать. Мы вообще ничего не загадываем, для того и старались дать Артему образование, чтобы он имел в жизни разные возможности.
Г.Н.: Как это называется у игроков? Важно не сглазить. Такие вещи любят тишину. Мы просто надеемся, что Артем себя реализует в любом случае. В моей судьбе тоже был момент, где нужно было сделать шаг: спорт либо не спорт. И когда у Артема такой вопрос возник, я спросил: “Зачем тебе это надо, Тёма? Жизнь в спорте очень тяжела, очень сложна и непредсказуема”. Он ответил: “Папа, я хочу”. И это было для меня определяющим. Да, спорт рано или поздно заканчивается, но люди в спорте живут и до 80, и до 90 лет – тренеры, журналисты, комментаторы, детские тренеры. Для меня важнее всего, чтобы он себя реализовал.
“Мы можем только быть рядом и болеть за него. Кто цепенеть, кто кричать…”
Г.Н.: На ранней стадии, когда он еще мальчиком был, я сильно переживал, реагировал на разные вещи – перед матчем, во время игры. Приметы, наверное, есть у каждого человека. И Тёма мои переживания ощущал. Однажды сказал: “Пап, не надо так. Я моментально чувствую тебя, и мне плохо. Я переживаю, но это моя работа, а ты – спокойно относись”. Так что я стараюсь его не волновать своими эмоциями, но примета у меня тоже есть, только секретная.
Н.В.: А я только к Богу обращаюсь, честно. Кроме него, по-моему, больше никто ничего не сделает. Тёмина работоспособность и удача должна снизойти оттуда, потому что без Божьей помощи нельзя. И штанга, которую он целует, – это ведь тоже элемент такой “Господи, помоги!”. Я вот переживаю, но толку от этого нет. Раньше мне даже наблюдать игру было тяжело, а сейчас я хотя бы стала смотреть телевизор и вижу, какой это безумный труд. Говорю: “Господи, сынок, что же ты нашел-то себе за работу!” Но это – его, Артемкин, выбор. Значит, мы можем только быть рядом и болеть за него. Кто цепенеть, кто кричать – у кого как получается.
Ольга Ципенюк
welcome2018.com
Комментарии 1