Фанаты
Футбольная Россия 1990-х оглядывалась на Англию 1980-х – во всяком случае, в отношении способов боления. Фанаты столичных клубов организовывались в «фирмы», устраивали организованные потасовки, ездили на лихие выезды – и сформировали до сих пор существующий стереотип болельщика как крепкого молодого человека с мощной мускулатурой и более-менее без головы. В 2000-х к фанатскому сообществу, никогда не отличавшемуся либеральными взглядами, прибегли еще и как к политическому ресурсу – полутайно, полуоткрыто.
Андрей Малосолов (Батумский), болельщик ЦСКА
В конце восьмидесятых и в девяностых фанат на выездах должен был вести себя соответственно: если опасность, драться, если нет, выпивать и ездить без билета, причем неважно где – в электричке, в поезде, на грузовом составе, на ручке поезда. Главное – добраться. Считалось плохим тоном ездить по билету. Поэтому все ныкались, прыгали, прятались, укрывались в туалетах, в гробах (в нижних полках), в берлогах (на верхних полках). Приходишь, говоришь: «Можно вот я в гроб лягу?» Тебе говорят: «Да, ложитесь, конечно». И ты ложился в гроб, проходила проверка, а дальше ты вроде как пришел к пассажирам из соседнего вагона выпить. Облавы были, поэтому выезд был не только элементом суппорта команды, но и большой приключенческой программой, связанной с экстримом. Едешь в Ставрополь в какой-нибудь, тебя могут высадить раз восемь по дороге.
У нас были самые лучшие отношения с командой. Мы с ними ходили даже по борделям, пьянствовали в саунах. Однажды мы одного нашего вратаря так напоили, что его в Томске в матче кубка то ли 1998-го, то ли 1999 года вырвало прямо на поле. Слава богу, мы выиграли со счетом 5:0, к его воротам так никто и не добрался. Сейчас меньше стал доступ к команде.Но до сих пор у ряда личностей очень хорошие отношения с Березуцкими, с Сергеем Семаком.
Баннерная война и отношения между клубами – это особая статья фанатской субкультуры. Сейчас многие баннеры, многие активности футбольные предварительно согласовываются со службой безопасности клубов и службой безопасности стадионов. Фанаты могут устраивать бойкот родной команде. Вообще движение болельщиков не только болеет, это форма выражения определенная, уважающий себя фанат не потерпит, если команда сдает матч или х…евничает на поле. Если порывы души остаются незамеченными долго, то это вырастает в бойкоты, в скандалы и обкидывание своей команды всяким скамом. В ЦСКА такие случаи тоже были. После знаменитого позорного поражения в Норвегии (в 1999 году ЦСКА проиграл «Мольде» со счетом 4:0. – Прим.ред.) фанаты прямо в этом же городке зашли в ресторан, где после матча кушала команда, и швырнули им в лицо свои шарфы. После поражения от македонского «Вардара» фанаты обкидали автобус команды яйцами.
Политики стали заходить давно, самым первым прибежал Жирик, потом пытался зайти Баркашов, «Единая Россия» пыталась залезть и правые различные. Фанатизм – очень свободолюбивое движение, которое прежде всего ценило внутреннюю свободу. Вообще, ведь движение мощнейшее: поверни его в умелых руках, оно и на Кремль бы пошло. Естественно, мы были всегда в политике. Когда началась бомбежка Югославии, мы собрали 500 человек со «Спартаком» и, возмущенные этим варварским событием, пошли к американскому посольству и начали его разгром. Москвичи туда шли огромными толпами, а первыми были фанаты. А в 1998-м фанаты заключили между собой нейтралитет по всем вопросам, связанным со сборной, – и с тех пор этот нейтралитет действует.
Конфликт между ЦСКА и «Спартаком» начался еще в семидесятые годы. «Спартак» тогда был абсолютным королем Советского Союза, все остальные даже его пятки не стоили. «Локомотив», «Торпедо» были совсем незначительные. Менялись блоки, менялись союзы, обстоятельства диктовали ту или иную логику событий. Например, до 1985 года мы были врагами с «Зенитом», а с 1985-го по 2001-й – лучшими друзьями. Можно было приехать в шесть утра к ним, тебя бы приняли, накормили, напоили бесплатно. В свое время к «Локомотиву» относились как к мини-сборной России. А перессорил между собой болельщиков господин Овчинников, он же Босс, вратарь «Локомотива», который в прессе поносил на чем свет стоит «Спартак» и ЦСКА, и, в общем, они отвернулись в итоге от «Локомотива». Вот, пожалуйста, роль личности в истории.
Если ты обозвался фанатом, ты этому должен полностью соответствовать. Человек, который задумывает рисовать баннер какой-нибудь огромный, тысячу раз подумает, обложится разведкой и контрразведкой вокруг себя, охраной, потому что никто не гарантирует, что он просто так его сможет сделать. И это хорошо, потому что формирует чувство опасности и готовности к отпору. У ЦСКА воровали баннеры, да и ЦСКА тоже воровал и жег. Вычисляется, что группа такая-то в районе Марьино в баскетбольном зале рисует баннер, туда заваливаются и жгут баннер. Ну это все-таки на безрыбье и рак рыба. Мы дрались с такими же фанатами-хулиганами, а не отлавливали каких-нибудь безобидных людей, которые рисуют баннеры или граффити. А сейчас вот именно так забавляется молодежь. То есть драк между серьезными составами стало значительно меньше, несмотря на то что людей, физически подготовленных, стало значительно больше. И вообще зачастую многие бригады составляют одни только спортсмены, причем из всех силовых видов спорта: муай-тай, бои без правил, самбо, борьба и бокс.
Авторитеты у каждого времени были свои. В семидесятые – это Филимонов, в восьмидесятые – это Рома Робот, Закир, Анзор, Миша Забродин, Миша Гнус, Мэй. Все проявлялись именно на выездах, оказываясь в экстремальной ситуации, человек показывал свои лучшие качества, потому что как только он начинал демонстрировать худшие качества, его общество фанатское отрицало. Когда я пришел в 1985 году впервые на сектор, ЦСКА свалился из вышки высшей лиги в первую лигу, фанатов было в сотни, может, в тысячи раз меньше, чем у «Спартака», но мы все были одной, единой группировкой, все мы назывались красно-синими. Было разделение на правых и левых. Правые – те, у кого было больше восьми выездов. Отдельным особняком стояли старые, после армейского возраста, отдельно были пионеры, отдельно были программисты. Пионеры – совсем молодые, я тоже им был, но быстро дорос до правого. А программисты – это те, кто собирал программки к футбольным матчам, они ездили, чтобы посмотреть футбол, купить эти программки, потом ими обмениваться, продавать их. Хоть от количества выездов зависела иерархия, были редкие исключения вроде Ромы Робота, одного из лидеров, он вообще имел один выезд, но был непререкаемой личностью.
В каждое время своя эстетика. Сначала в моде были длинные шарфы, потом длинные волосы, потом это трансформировалось в зебра-стайл, полосатые шарфы и полосатые, в цвет клуба, свитеры, которые вязались только в одном-единственном месте Советского Союза, в городе Михнево. Почему именно там, никто не понимает до сих пор. Потом пошли некие панковские элементы, появились серьги в ушах, причем в противовес общей советской пропаганде, что серьги в ушах – это типа гомосеки. Начало девяностых – скин-стайл, все оделись в тяжелые боты, подвернутые джинсы, обязательно спущенные подтяжки, бомберы. Скоро пришел casual, и пошла дорогая дизайнерская одежда. «Кто красивее всех выглядит, тот хуже всего дерется» – есть поговорка, но были те, кто утверждался одеждой. «Спартак» уделял этому больше внимания, поэтому мы били «Спартак». А на самом деле, конечно, потом мы все стали дико модными, был выработан целый стиль, были выбраны целые бренды, которые стали именно нашими: Boss, Stone Island, Fred Perry. Потом уже пошли и Armani, и Gucci. При этом в бригадах оставались, конечно, люди, которые могли ходить в поношенных ботинках, в каком-нибудь старом свитере, и совершенно их это не парило. То есть дух фанатизма никого не насиловал – ну посмеивались над человеком, если он был плохо одет, но все нивелировалось на поле боя, поэтому в армейской бригаде зампредбанка мог не значить ничего перед дворником или грузчиком, условно говоря. Ценилась личность всегда. А вот сейчас появилась усредненность движухи. Мы всегда презирали спортивные штаны «Адидас», сейчас же масса людей позволяет себе появляться в городе в таком виде. А мы очень любили бить гопников в спортивных штанах с тремя полосками, у нас это был любимый объект для насилия.
Дмитрий Ледовский (Моряк), болельщик «Зенита»
Фанатизм, в принципе, появился в Москве, в «Спартаке», они как-то приехали на выезд в начале 80-х в одинаковых шарфах и шапочках, появилась мысль – а разве мы хуже? Можем, наверное, и лучше. Раньше интернетов не было, и телевизор другой был, и в газетах другие вещи писали. Тогда фанатизм взрывообразного развития получить не мог, но слухами мир полнился: один человек рассказал другому, другой учился в институте, третий где-то бегал по двору и играл в футбол со своими приятелями, четвертый пришел на завод и рассказал. В общем, достаточно быстро это дело разрослось и распространилось по городу. Уже скоро на матчах образовалась группа человек в 20, все теперь легенды, отцы-основатели. Все называли себя по кличкам: Зонт, Длинный, Шляпа, Усы. Людей было немного совсем, ценились верность и активность, потому что далеко не на каждом матче появлялись все. Уважения добавляли выезды. Было разделение: выездной фанат – невыездной фанат. Самый первый выезд как-то странно и внезапно организовался – кто-то из ребят после матча просто написал небольшой плакат: кто хочет и готов поехать в Москву, собираемся тогда-то и едем на таком-то поезде. Поехали человек 15. У меня первый выезд был в 1981 году тоже в Москву, естественно, не на дальняк. Тем более я курсант был, и мне на несколько дней уехать было невозможно, да и в Москву тоже сложно: каждый раз мне приходилось идти на донорскую станцию сдавать кровь, чтобы получить справку на отгул. К тому же я моряк не только по своему прозвищу, но и по реальной профессии, и в какой-то момент выпал, потому что ушел на много лет в плавания.
Для меня как для старика даже фраза «фанаты-модники» звучит смешно, какие-то детские игры. В 80-х что промышленность выпускала, тому и рады были. Шарфы-шапки мамы вязали на спицах. На самом деле существуют правила абсолютные и очевидные, которые должны строго выполняться. Например, на матч «Зенита» прийти в красной куртке – это не то что моветон, это говорит о том, что у человека головы нет вообще. Тогда нельзя было представить, что антикварный «Петровский» может весь быть одет в цвета «Зенита». Один приятель в 80-м предложил купить у него зенитовский флаг, который у них в ПТУ в спортзале случайно оказался, и он тихо его оттуда спионерил. Я его купил за астрономические 25 рублей при стипендии в 15. И смешна была его судьба. Я гордо понес его на стадион, мы играли с какой-то украинской командой, на втором кордоне сержант спросил: «А это что такое?» Я сказал: «Флаг». «С флагом нельзя». Я спрашиваю: «Почему нельзя?» «Ну вот нельзя, отдавайте». Я отдал ему, считая, сейчас пойду скажу офицеру – и он со мной вернется и флаг заберет. Но когда повернул голову, никакого сержанта уже не было.
До самого последнего времени все баннеры «Зенита» делались за свой счет своими руками. Все выезды болельщиков по России всегда были за свой счет. Фанаты «Зенита» никак не зависели от клуба. Сейчас клуб стал выделять определенные средства на это. А в 80-е отношения с командой не строились вообще никак. Фанаты были абсолютно неформальным объединением, движение снизу, совершенно отдельно от комсомольской общественной жизни. В какой-то момент образовался Клуб любителей футбола ДК имени Капранова, в котором это дело попытались в некую культурную стезю направить. В более поздние времена, когда «Зенит» вылетал в первую лигу, были достаточно домашние отношения. Ребята подвозили на зенитовском автобусе, когда они из одного города в другой переезжали, или в самолете летали вместе с командой. Когда «Зенит» возглавил Мутко, отношение к фанатам было достаточно положительное, он наводил мосты, но клуб есть клуб, а болельщики есть болельщики, клуб – формальная структура, фанаты – неформальная. Отношения фанатов с клубом проходили разные стадии. Живой пример – когда был возвращен Быстров из «Спартака». Трансфер был встречен в штыки, были и баннеры, и скандирование, и песни, направленные против Быстрова и клуба в целом, был сложный период. Болельщики не тупые дебилы, которым лишь бы напиться и поорать. А Быстров – свинья. Человек, который в «Спартаке» показывал мне факи и забивал в мои ворота голы, теперь пришел в мой клуб? Человек, который в интервью рассказывал, что Питер деревня, где одна улица? Я должен его любить и носить на руках?
Иван Катанаев (Комбат), болельщик «Спартака»
В середине 90-х быть фанатом значило быть хулиганом. Не было никаких разделений, как сейчас, на ультрас, хулиганов, просто болельщиков. Любой идущий по улице в шарфе «Спартака» или ЦСКА мог быть атакован противником. Поэтому почти ни одно дерби не обходилось без драк, которые захлестывали весь город, начиная с пригородных электричек и заканчивая самым центром Москвы. У меня было много запоминающихся драк, каждая из них – это такой выброс адреналина, который не сравнится ни с чем. Каждая из них оставляла следы на моем теле, некоторые из которых не заживут никогда.
Самая запомнившаяся драка – знаменитое побоище на проспекте Большевиков. Мы приехали в Питер за пару дней до игры небольшой компанией, чтобы попытаться узнать планы соперников: где они будут собираться, каким количеством, где лучше собраться нашим, как действовать – очень важная часть любого выезда во враждебный Питер. Основной наш состав ехал дружной колонной на автобусах в день игры, всего их было 6 штук. Мы встречали колонну в 5 километрах от города на машине, но еще раньше их встретили менты, которые, приставив несколько машин сопровождения, вели автобусную колонну с красно-белым хардкором к стадиону «Петровский». Лидеры проинструктировали народ в автобусах, и, въехав в город, колонна резко тормозит у первой же станции метро, и порядка 300 человек в течение секунд выпрыгивают из открывшихся дверей автобусов. Что могла сделать пара постовых машин, кроме как кричать в мегафоны, чтобы водители закрыли двери и следовали за ними? Но их никто не слушал, и уже через пару минут весь состав был на платформе, а через полчаса подходил строем к Ледовому дворцу. Перед нами мост и пригорок метров 15 в высоту. А за пригорком большая поляна, на которой стоят около 400 хардкора «Зенита», все их лучшие люди из всех питерских фирм. Нас меньше, около 300 человек, и лезть на пригорок было очень опасно – в этот момент «Зенит» мог ударить по первым рядам, и весь состав оказался бы в крайне невыгодном положении. Решаем принять бой на узком мосту, на котором помещалось человек 20–25 в линию. Таким образом, уже у «Зенита» не было преимущества. Мы не видели друг друга, но прекрасно слышали. Нас отделяли каких-то метров сто, и напряжение было таким, что, казалось, зажги спичку – и вспыхнет воздух. Бомжи долго не хотели выходить на бой и в итоге решили обойти нас и устроить драку с другой стороны от моста, на огромной парковке, так что участвовать могли все, а не только первые ряды, зажатые мостом.
И вот мы увидели друг друга – по холму струйкой они потекли в обход. В этот момент мы наконец увидели, насколько их много. Ни до, ни после этого «Зенит» никогда ни на одну драку не собирал такое количество бойцов. Это было феерично. Томительные минуты ожидания, мы разворачиваем свой состав и строимся в самом конце огромной парковки перед Ледовым дворцом, и вот уже первые ряды «зенитчиков» показываются из-за угла. Их много, их очень много, и они, как река, вытекают на паркинг с другой стороны. Между нами метров 60–70, знакомые лица в первых рядах. Они поднимают руки вверх, показывая, что ничего лишнего в них нет, мы делаем то же самое и заряжаем свое привычное перед любой дракой: «Один за всех, и все за одного!» В этот раз он звучит как-то особенно громко. И понеслась: две огромные колонны, на несколько секунд остановившись в 50 метрах друг от друга и выровняв свои ряды, двинулись навстречу. Я был в самом центре первого ряда, никогда в жизни, ни до, ни после этой драки, я не испытывал таких сильных эмоций. Те секунды, что мы сближались, мне казались вечностью, никто не бежал, все шли уверенным, медленным шагом, сохраняя построение. И вот осталась буквально пара метров – и первые ряды сходятся. Это была настоящая мясорубка. Сотни и тысячи ударов со всех сторон. Настоящий хардкор. Около 700 молодых парней от 20 до 30 лет, здоровых и сильных, что есть силы лупили друг друга за то, во что верили только они, за то, что никогда не поймут посторонние. Ту битву мы выиграли. Со второго схлеста, но выиграли на характере и морально-волевых. Во втором стыке я уже не участвовал – лежал без сознания где-то на месте первой сходки. Потом была больница, сильнейшее сотрясение и радость от того, что мы победили. Более-менее в себя пришел я уже ближе к вечеру на больничной койке. Напротив меня лежал молодой питерский парень со сломанной рукой, носом и сотрясением. Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись.
Даниил Туровский
sports.ru
Комментарии 1