Продолжение
Начало: Баварский вечер с Бесковым
– Вы слышали, какие гадости кричали с трибун спартачи, когда юный Федя Черенков, только-только возникший в основе, никак не мог с углового добить верхом мяч до штрафной?
Бесков утвердительно кивнул.
– Почему вы сразу не освободили его от этой повинности?
Бесков ответил примерно следующее: пошёл на это сознательно, чтобы паренёк закалился морально, потому что без преодоления трудностей настоящих футболистов не бывает. Да и безобразный скандёж быстро сошёл на нет.
Ответ был ожидаемый. Хотя с трибун это «закаливание стали» смахивало больше на экзекуцию; никогда не забуду полные тоски глаза щуплого гения, когда он испуганно оглядывался на скандирующих «хи-лость! хи-лость!» (опускаю оскорбительный эпитет) отмороженных малолеток.
Тема была скользкая, вопрос был Бескову явно неприятен, и я надолго заткнулся. У меня оставался последний патрон. Он же – шанс. Он же – вопрос. И я собрал остатки воли в кулак.
Голые факты. Весной 1963 года Бесков возглавил сборную команду СССР. Перед ним, как старшим тренером сборной, была поставлена задача подготовить команду к чемпионату мира 1966 года. Но до этого команде предстояло участие в чемпионате Европы 1964 года с заключительными матчами в Испании. Перед Мадридом команда Бескова ни разу не проиграла, победив сборные Италии, Уругвая, Швеции. В полуфинале чемпионата Европы со счетом 3:0 были разгромлены датчане. Уже сам выход в финал, а значит — минимум серебряные медали, был несомненным достижением отечественного футбола.
Но в финальном матче сборная СССР в равной борьбе уступила в Мадриде со счетом 1:2 команде Испании…
Поле мадридского стадиона стало для Бескова своего рода Аустерлицем (если вспомнить князя Андрея Болконского). А год Ватерлоо пришёлся на 1988-й. Правда, сражение разыграли за спиной у Бескова, и результат – известие об увольнении — он узнал постфактум.
Оттепель резко пошла на убыль, в стране вновь повылезали из тьмы идеологические вурдалаки, и нам невозможно себе представить, что после мадридского финала пережил Константин Иванович. Вердикт (думаю, решение было принято если не на уровне Политбюро, то, судя по стилю документа, в идеологическом отделе ЦК) звучал почти как похоронный марш: «В связи с невыполнением поставленной перед сборной командой задачи и крупными ошибками, допущенными в организации подготовки команды, освободить от работы со сборными командами страны старшего тренера сборных команд Бескова К.И.»
На самом деле к футболу увольнение Бескова отношение имело не больше, чем игроки «Спартака» — к восстанию рабов в Древнем Риме в 73 -71 гг. до н.э. Вся суть была в политической истеричности и лютой мстительности тогдашних наших властей. Ну, не могли они простить даже футбольного поражения от режима генерала Франко, такого же занудливого, напрочь лишённого харизмы старикана-истукана, как они сами. Хотя давайте не забывать, что в 1940-м он устоял под напором жёстких, почти ультимативных требований Гитлера и Муссолини вступить в войну, чем спас Испанию. В послевоенные годы он считался «вождём европейского антикоммунизма», что особенно раздражало коммунистов отечественного розлива.
Десятилетие с 1956 по 1966 называют Золотым веком советского футбола. Да, Олимпиаду 1956-го бойкотировали 8 стран; да, в Мельбурне нельзя было участвовать западным футболистам-профессионалам; но нам надо было ещё обыграть в финале Югославию, действительно очень сильную сборную в те годы. И мы сделали это.
А на парижском Кубке Европы нам, откровенно говоря, сильно повезло: не пришлось рубиться с испанцами, которые отказались от встречи с нами в четвертьфинале. Конечно, они котировалась выше, вспомните хотя бы, сколько раз подряд брал Лигу чемпионов «Реал». Я поговорил давеча со знакомой испанкой, переводчицей; она уверена, что никакого внезапного страха у Франко перед русскими не наблюдалось. Другое дело — его животная ненависть к коммунистам. И, хоть он и был редкостным охламоном-солдафоном, понять таких, как он, знаете ли, можно: в Европе всегда были реакционеры, которые стремились держаться подальше от воинствующих безбожников-леваков, что расстреляли царя с малыми детьми, незаконным образом прибрали к рукам власть и возжаждали осчастливить человечество, запалив его со всех сторон огнём мировой революции.
На скорую руку сварганенная советская агитка базировалась вот на чём: в 1/8 Кубка Европы 14 октября 1959 Испания победила Польшу всего лишь 3:0, а мы 19 мая 1960-го — внимание: в товарищеском матче! – разгромили поляков в Москве аж 7:1. На основании этого и появилась мантра о том, что Франко (боевой офицер исключительной храбрости, самый молодой майор в истории испанской армии), дескать, струсил. «Ставленники (какие ещё ставленники, при диктатуре всё решает один человек. – А.М.) Франко в испанском спорте не рискнули послать в Москву футбольную сборную…» — дул в ту же фальшивую дуду даже Константин Сергеевич Есенин. Нет, господа, это, мягко говоря, неправда, ведь в атакующей линии испанцев блистали Ладислау Кубала, Альфредо Ди Стефано, Луис Суарес, которым не было то время равных в Европе.
А вот когда мы проиграли четыре года спустя именно испанцам – да в финале ЧЕ (кстати, голевой пас спартаковцу Галимзяну Хусаинову отдал Валерий Воронин), да в присутствие 120 тысяч зрителей и крохотного (метр 55 см) диктатора Франко в ложе, — разъярённый Хрущёв не сдержался: «Уронили честь советского государства на глазах Франко…» Это был приговор. Бедный Бесков попал под топор политической борьбы двух режимов.
Сколько себя помню, слышу одну и ту же фразу, произносимую разными людьми с одною и той же интонацией: «Вообразите себе, каков был уровень советского футбола, если тренера увольняли за второе место на ЧЕ». Да не за второе место, не надо лицемерить, а за то, что идеологическому противнику слили.
… В голове у меня был сумбур вместо музыки, и я, зажмурившись, жахнул:
– Проиграй испанцы в полуфинале венграм, а мы – венграм в финале шестьдесят четвёртого, вы остались бы тренером сборной?
Бесков смерил меня взглядом Гулливера, впервые разглядевшего лилипута.
– А я почём знаю, сняли бы меня или нет… У тогдашних руководителей спросите.
Я был уничтожен. Стёрт в порошок. Это был, как выражается офисный планктон, эпик фейл, т.е. провалище, flop в лоб. Просвещённые французы в таких случаях припоминают катастрофически закончившееся для наполеоновской армии сражение возле белорусской речки: «C'est la bérézina». Чувствуя, кто здесь третий лишний, я бессмысленно улыбался, наливался пивом и вконец потерял нить разговора. Приятель, возможно, решил вернуть меня в игру и сообщил: «Константин Иваныч, он у нас стишки пописывает футбольные». И мне: «Прочти что-нибудь, о акын, не стесняйся, а то глядя на тебя всех тошнит».
Я зачем-то встал, как в школе. Хотя в школе я вставал без пива. Откашлялся. Со стороны, наверное, всё это выглядело предельно глупо, учитывая шумовой фон — звон стаканов, звяк бокалов вкупе с нестройный хором пьяниц, кричавших… In vino veritas, наверное. А что ещё могут кричать пожиратели айсбанов с шукрутом и пивопивцы, проходившие в школе Блока? Последнее, что запомнил – свои трясущиеся крупной дрожью руки, которые не знал, куда деть.
Мы проводили Бескова до подъезда, что заняло не меньше целой минуты, я пробубнил свою дежурную прощальную фразу: «Большое спасибо, всё было очень вкусно», и Константин Иванович, уже сделав было шаг в проём двери, сказал: «Пока вы декламировали, я вспоминал, где ваш стих слышал. Мне Леня Трахтенберг его зачитывал».
Ёлки-палки, лес густой! Вот, господа, почему пить надо меньше… Вероятно, сам факт того, что сижу за одним столом с Бесковым (вкупе с тлетворным воздействием алкоголя), привёл к частичной блокировке моих последних мозгов.
Но тут я даже на долю секунды протрезвел. Ну, конечно. Бесков родился в 1920, то есть в 2000 году ему стукнуло восемьдесят. Трахтенберг сделал с юбиляром огромное интервью. Оно заканчивалось аккурат на предпоследней страницы еженедельника, а моя колонка была на последней. Стишок, где упоминался Бесков, поставил в колонку – и это было, согласитесь, логично — главред «Спорт-Экспресс Футбола» Константин Клещёв. На его столе лежала папка такая сероватая, куда я подкладывал стишки и шёл в буфет общаться.
Потом дружки-приятели стали подозревать меня в том, что я по-маяковски «ямбом подсюсюкнул» Бескову под восьмидесятилетие, и прозвали датским пиитом (типа, стихотворец, сочиняющий вирши к датам), но я про восьмидесятилетие, разумеется, не помнил. Ну, да какая теперь разница. Знал бы, всё равно бы не смог к дате ничего сочинить, так башка устроена.
Леонид же Фёдорович, любящий поэзию и умеющий декламировать стихотворные тексты громко и с выражением, прочёл «Жизнь с футболисткой» КИБу, когда завёз ему свеженький номер «Спорт-Экспресс Футбола» с юбилейным интервью и умопомрачительной картинкой сурово насупившего брови Валерия Лобановского над кроватью супружеской пары — над моим стишком.
А потом мы как-то пересеклись в редакции, и Леонид рассказал, что прочёл текст с чувством, с толком, с расстановкой и что Бесков «одобрительно хмыкнул». Я это запомнил, потому что дважды переспросил: „Лень, а ты уверен, что одобрительно?“ Леонид внимательно посмотрел на меня. «Ты что думаешь, я вру?» — «Нет, думаю, что ты так говоришь по доброте душевной». — «Ошибаешься. Пойдём в буфет, пропустим по коньячку. Я угощаю».
На следующий день после Bavaria (напомню, что на немецком баварский клуб, продувший финал ЛГ-2012 по-итальянски хитро…, в общем, невнятному «Челси», называется Bayern), меня разбудил чуть свет звонок-пинок вчерашнего собутыльника.
— Ну, ты вчера дал! Это ж надо так нажраться.
— Ты сам хорош был.
— Да куда уж мне до тебя. А вопросы свои помнишь, гигант футбольной мысли? Аж взбесил Иваныча.
Не так страшно похмелье, как связанные с ним угрызенья совести.
— Не начинай… Сколько мы выпили?
— Да пузырь коньячевского всего. Ты больше на пиво налегал. Может, по пивку?
— Ага, с рулькой. Нет уж, уволь. Скажи лучше, как тебе Бесков?
— Как-как, поднабрался он наравне с тобой…
— Да ты что?
Заливистое конское ржанье в трубке.
— Хватит ржать, и так тыква трещит.
— А знаешь, я сейчас подумал… он вообще, кажись, не пил.
— Как это не пил!? Он же с нами чокался.
— Я тебе точно говорю. Свой полтинник-то принял, и то не уверен. Но больше ни-ни. Я-то знаю, я ж на рОзливе был, когда с халдеем рассчитались. Он рукой рюмаху прикрывал: типа, мне хватит.
Я перестал что-либо понимать.
— А зачем тогда он с нами… это…ну… сидел столько времени?
Тишина в трубке, сменившаяся непонятным потрескиваньем. Вероятно, у собеседника от мыслительных усилий задребезжали мозги.
— Да за компанию. Одиноко старику, может, стало, решил проветриться, послушать, чем там мОлодежь живёт. А мОлодежь сорокапятилетняя в твоём лице ему вопросы кретинские…
Я шмякнул трубку на рычаг.
ЖИЗНЬ С ФУТБОЛИСТКОЙ
Ну, надо же, влюбился в футболистку
неполных двадцати угарных лет.
Могло быть хуже, если б в каратистку,
та – хрясь! — ребром по шее – и привет.
А эта в коридоре ставит в стенку
меня, чтоб отрабатывать штрафной,
во сне вопит: «Шевченку мне, Шевченку!»
хотя я дядька страшно заводной
и выхожу ещё за ветеранов
раз в год позадыхаться на краю.
Сам Бесков говорил, на поле глянув,
что в стенке я техничней всех стою.
Но на успехи мужа наплевать ей.
Она, презрев мой вежливый запрет,
прибила над супружеской кроватью
гигантский Лобановского портрет.
Теперь он с нами, ночью, близко-близко…
Я, стиснув зубы, не ревную, нет.
Ну, надо же – влюбиться в футболистку
неполных двадцати безумных лет.
Ни намёка на улыбку. Никакой оценки. Я сел. Пора было переквалифицироваться в управдомы. Ну, хоть не обиделся, и то хлеб. Очень серьёзный был человек. Правильно говорил дядя Витя Рожков: «Суровый был мужик, ух, суровый».
В НЕДОДАЧУ
То забивает он запойно, то в завязке…
Игру читает, но со словарём…
Поэма Маяковского «Про ЭТО’о»…
За марсиан вы платите в зелёных?..
Не всякий самодур-диктатор – тренер…
Судья добавил так, что зашатался…
Не забивал, но русский знал всё лучше…
Штрафной-то заработал, денег — нет…
Гляди, они целуются без гола!..
Дать передачу с видом на ворота...
Таким паденьям верил Станиславский?..
Пора вводить лимит на идиотов...
Александр Маркевич
sportbox.ru
Комментарии 1